Приключения-77
Шрифт:
— Я давно не пью, — спокойно сказал Гуров.
— ...И по стопочке для начала, — закончил Родион Иванович. — Такое дело. У самого... — И он дотронулся рукой до груди. — Сегодня сам бог велел... Хмурый ты какой-то, Гуров. Может, неприятности? Дети?
— Двое. Уже на своих хлебах.
— А может, тебе не нравится, что я войну вспоминаю? Кое-кто, слышал я, начал поговаривать, что, дескать, надоело. А я помру, тогда забуду! Мне порой и коробка сигарет обоймой с патронами кажется.
— Зачем так, Родион Иванович. У меня тоже бывает.
— Газеты читаешь? —
Они выпили, похрустели редиской и луком, пощурились на солнце, потом принялись за рыбное ассорти. Гуров ел неторопливо, без аппетита. Родион Иванович, точно пытаясь его раззадорить, мычал и чмокал, покачивал головой, отдавая должное приготовленному блюду.
— А на обелиске много наших из отряда? — чуть погодя спросил Гуров.
— Все честь по чести!
— А Нефедов там есть?
— Ты что, Гуров? С каких это пор предателей на мемориальную доску заносят?
II
Эсэсовский эмиссар округа Вальтер Кнох прибыл в Снеженск в полдень. Он примчался в бронированном вездеходе под охраной десятка мотоциклистов-автоматчиков. Дело предстояло интересное и выгодное во всех отношениях.
Два дня назад специальное подразделение — зондеркоманда — устроило засаду на подступах к городу, в прибрежном ивняке, возле одной из переправ через Снежку. На вторую же ночь пробиравшиеся в город партизаны во главе с комиссаром отряда были «чисто», без единого выстрела, схвачены. Предварительный допрос выявил, что партизаны направлялись в город для захвата одного из немецких складов.
О взятии группы немедленно было доложено по инстанции: такой «улов» был редкостью! Вальтер Кнох получил разрешение высшего командования лично поработать с пленными партизанами. И если командиру зондеркоманды Кнох уже привез Железный крест и приказ о краткосрочном отпуске, то для себя он рассчитывал в недалеком будущем вместе с крестом получить повышение по службе. Лишь бы удался его прием, не раз так блестяще использовавшийся во Франции.
Кноху не терпелось сразу же приступить к делу, но он прибыл к обеду и, верный железному распорядку дня, вместе с командиром зондеркоманды и гарнизонным начальством сел за стол, объявив, что вечером в торжественной обстановке он по поручению командования воздаст по заслугам солдатам фюрера.
Заканчивая обед, Кнох спросил, кто из пленных партизан рассказал о задании группы. Ему назвали фамилию: Секач, — и Кнох приказал привести его.
Из подвала старого кирпичного дома, где разместился штаб гарнизона Снеженска, привели мужика в добротных яловых сапогах, в ватнике, в кепке, блином лежавшей на голове. Мужик был узколиц и безбров. Конвоир с порога пнул его в спину, тот споткнулся, так что кепка-блин слетела с головы, обнажив плешь. Поднимать ее он не стал, а, опешив, уставился на стол, перебирая глазами банки и оловянные тарелки
— Секач? — спросил, словно выстрелил, офицер.
Мужик боднул головой.
— Ты оказал большую помощь фюреру: сообщил о задании вашей бандитской группы, — на чистом русском языке сказал Кнох. — Для начала я награждаю тебя банкой консервов. — Кнох взял со стола тускло блестевшую банку и бросил ее Секачу. Тот поймал банку обеими руками.
— Покорно благодарим! Благодарствуем, значится... — сказал мужик простуженным голосом, перекатывая банку с руки на руку, точно она была горячая.
— Секач, мы тебя отпустим домой, если ты ответишь на наши вопросы.
— Яволь, герр офицер, — снова боднул головой мужик и выкатил глаза.
Кнох вытер бумажной салфеткой тонкие губы, кончики длинных холеных пальцев, потом по-немецки передал всем сидящим за столом разговор с мужиком.
— Шнапс, — кивнул конвоиру Кнох. Тот быстро наполнил граненый стакан и сунул мужику. Задрав заросший кадык и громко глотая, Секач осушил стакан, охнул и вытер рукавом мокрый рот.
— Итак, — резко сказал Кнох, — отвечай: где расположен ваш отряд? Быстро назови деревни!
— Да, поди, верст двадцать отселе будет. В болотах.
— Посмотри на карту. — Кнох выбросил руку к стене, указывая на карту-схему. Секач тупо уставился на белый лист, усеянный какими-то значками.
— Не разумею я... Не образован... Там недалече Липки, Калиновка, Щегловка будет. Болота. Танки ваши не пройдут, слышал я. — Мужик хмелел, глаза его заблестели.
— Стоп! Это мы и без тебя знаем... Сколько человек в отряде?
— Ить... Голов двести будет, точно знаю.
— Гут! Ты откуда родом?
— Здешний я... С вокзального поселку, кажный скажет.
Глаза мужика стекленели.
— Как фамилия командира отряда?
— Гуров. Сосед мой. С поселка. А дружок его — Нефедов — комиссар. Вляпался, тута... Нас привел. Вона, в подвале.
— Что скажешь о комиссаре?
— Дружки они с командиром, — бубнил Секач. — Водой не разольешь.
— Где их семьи?
— Иде? Дык, вакуированные!
— Пароль в отряд знаешь?
— Ить... откудова мне знать?
— Врешь, бандит!
Глаза у мужика стали совсем круглыми, на губах появилась пена. Он хотел что-то сказать, но только раскрывал рот и беззвучно шевелил языком.
— Ауф! — приказал Кнох. Конвоир толкнул мужика, тот трясущимися руками спрятал банку под ватник. — Комиссара ко мне!
Один из офицеров, сидевших за столом, рванулся вслед за конвоиром. Кнох брезгливо потянул носом воздух, открыл окно, достал из кармана надушенный носовой платок.
Перешагнув порог, перед ним вырос широкоплечий парень, руки его были сзади связаны. Рубаха висела клочьями, на виске возле глаза запеклась кровь. Длинные и прямые русые волосы не могли прикрыть распухшее синее ухо. На Кноха спокойно и вопросительно глядели голубые с зеленцой глаза. «Лет двадцать шесть — двадцать восемь», — определил Кнох и выдохнул: