Приключения Бормалина
Шрифт:
— А вы тоже человек с размахом! — одобрил он мое поведение. — Оно и правильно, нечего по пустякам распыляться. Но если вы не мелочитесь, то это, — кивнул он на цепочки, — вероятно, всего лишь аванс?
Ну и бестия! Ну и торгаш!
Рука незаметно, дюйм за дюймом, подползала к нам, ловя каждое наше слово. Поэтому надо было принимать меры предосторожности. Утечка информации нам была ни к чему.
— Слушайте и запоминайте, — процедил я сквозь боковые зубы так шепеляво, что разобрать меня без специальной логопедической подготовки было почти невозможно. Однако доктор все расслышал. И глаза его заранее запылали пуще прежнего алчным, беспощадным огнем. — Есть партия оружия, — продолжал шепелявить я. — Кое-где — не мне вам говорить, где именно — за него вам тут же отвалят миллион.
— Миллион?! — ахнул доктор и в панике оглянулся на руку, зажав ладошкой рот и вытаращив полыхавшие глаза.
Ползучая шпионка воспрянула и насторожилась. Глядеть на ее телодвижения было себе дороже: будто копошилось скопище жирных, живых бревен — мало эстетики и хорошего вкуса. Однако на Форелли глядеть было тоже не сахар. Что делает с людьми жажда наживы!
— Какая удача! — вскричал он и ударил кулаком по столу. — А где эта партия? — Но, оглянувшись на руку, он переспросил зашифрованным текстом: — Где опубликована эта шахматная партия, Бормалин-сан? Хочу отыскать ее поскорее, переиграть по-своему и стать гроссмейстером.
— Для начала, доктор, давайте разберем комбинацию «Аванс»! — Я со стуком опустил две кучки цепочек на крышку стола. — А к заинтересовавшей вас партии вернемся после вашей победной рокировки.
Я и не заметил когда исчезли драгоценности, а они уже исчезли. Игра началась в хорошем темпе.
Молча и серьезно, словно какой-нибудь Капабланка, обмозговывающий эндшпиль, доктор загулял из угла в угол камеры и задумчиво остановился возле руки. На его челе лежала печать грандиозной думы. Через минуту он очнулся, растолкал руку и сел верхом.
— Вернусь через час, Бормалин! — Он пришпорил своего рысака. Когда они были уже в глубине коридора, я еще раз услышал его голос: — Включи-ка фонарь!
Шахматное время доктора Фила Форелли пошло.
ЧАСТЬ IV
Глава 1
С Самсонайтом один на один
Стояла ночь с большими цыганскими звездами, далекими криками зверья и птиц, не видимых глазу, свежим ветерком, навевающим мысли о неведомых, таинственных делах, и с шумом прибоя. О этот завораживающий гул вечно набегающих волн! Ты — в крови каждого, кто хоть раз услышал тебя.
Оставив за спиной подземные лабиринты, описание которых пускай делает грядущий спелеолог, оставив восемьсот семьдесят восемь витков каменной лестницы и две железные двери, мы с доктором вышли на волю, и я сразу почувствовал запах жареного мяса дикой козы.
Над островом догорала Свеча Дьявола, а что это было ее последнее пламя, знал я один, и это налагало на меня какие-то неясные обязанности. Но больше всего меня волновал сейчас барк, куда надо было попасть раньше, чем бандюгаи выберут якоря. А поди знай, когда они поднимутся на борт и решат отдать концы: может быть, ночью, но скорее утром, и в любом случае надо поторопиться.
У подножия Свечи был сложен из камней внушительный тигель, вернее, что-то среднее между тигелем и топкой, где на шампурах-вертелах жарилось мясо трех или четырех диких коз. А рядом, оседлав каменный трон, исчадие безуспешно пыталось воздеть одну из своих рук. Но они были уже настолько пассивны, что сделать даже самый простой жест было проблемой.
Бывшая пациентка Форелли тоже ворочалась средь своих родственниц, которыми кишмя кишела вершина. Одна рука — кажется, ее звали легкой — струилась во тьму ночи.
Все эти подробности я рассмотрел из каменного укрытия, пока доктор ворошил угли и переворачивал мясо. Он сработал безупречно. Хоть и вызывал он у меня не самые лучшие чувства, надо отдать должное его профессионализму. Но, с другой стороны, как соотнести с врачебной этикой эту нашу усыпляющую акцию? Как ее расценить? Сложный вопрос, и ответ на него наверняка неоднозначен. Но что делать, не от хорошей ведь жизни на это пошли.
По его совету я сидел в укрытии и наблюдал, все ли руки вышли из строя. Тем временем Форелли взялся что-то искать среди камней и вот достал на свет пару джутовых мешков, свернул их и спросил шефа про соль.
— Да нету ее! — как-то особенно растерянно сказал Самсонайт, нюхая соблазнительный запах. — Я послал легкую на барк за солью к этим проходимцам. Там оказалось пять человек, и они напали на нее с ножами. Пока она их связывала и запирала в салоне, ты сделал ей инъекцию. А она же очень мнительная и чуткая — тотчас уснула. Этот новый антибиотик действует почти как снотворное, я тебе скажу.
— Побочный эффект, шеф. Ну ладно, я пошел.
— Куда это ты собрался на ночь глядя? — недоверчиво спросило исчадие. — Исколол меня всего, одурманил, а сам уходит куда-то. Бросает своего шефа в таком состоянии.
— Пойду грибы собирать, — объяснил доктор.
Он отрезал кусочек козлятины, понюхал его и съел.
— Надоело, шеф, мясо и мясо каждый день. Грибов хочется — подосиновиков, подберезовиков, в крайнем случае шампиньонов.
И Форелли исчез в темноте. Раза два громыхнули камешки под ногами и тут же затихли. Он отправился на северо-восток острова, где мы оставили шлюпку, набитую оружием.
— Грибник, тоже мне! — крикнул Самсонайт в его адрес. — Исколол меня всего каким-то зельем, теперь ни руки поднять, ни головы повернуть. Эх, жизнь!
Мне вдруг стало жалко его. Я пытался обуздать это внезапное чувство — дескать, он причинил слишком много зла, чтобы вызывать сострадание, — но все равно было его жаль. Не от хорошей ведь жизни он бесчинствовал налево и направо, уж я-то теперь это знал.
Еще раз внимательно пересчитав руки, я вылез из укрытия и направился к костру, прыгая с камня на камень и зорко глядя под ноги, чтоб ненароком не наступить на предплечье или запястье. Интересно, Роберт уже увидел меня? Я был уверен, что он неподалеку и ждет удобного случая, чтобы объявиться и прийти мне на помощь.