Приключения Джона Девиса

Дюма-отец Александр

Не знаю, что они мне отвечали; я поняла только, что они высадили тебя в Смирне, где ты хотел подождать их; что ты уехал, не дождавшись, и что они не знают даже, куда ты поехал и когда воротишься.

Я упала в обморок.

Когда я пришла в себя, со мной была одна Стефана.

Она плакала. Я скрывала от нее, что я беременна, и она, не зная этого, невольно обличила мое положение, когда старалась привести меня в чувства».

* * *

«О,

какая долгая, отчаянная ночь! Какая бурная ночь и на земле, и в моем сердце!.. О, если бы весь мир разрушился, лишь бы на развалинах его хоть раз еще тебя увидеть!»

* * *

«Я осуждена, мой милый! Если через четыре месяца ты не воротишься, я умру за тебя и через тебя.

Благословляю тебя!

Сегодня они пришли ко мне в комнату одни со спокойными, но строгими лицами. Я догадалась, зачем пришли они, и упала на колени.

Они стали меня допрашивать, как судьи преступницу. Я все сказала.

Они спросили, воротишься ли ты. Я отвечала: «Непременно, если только он не умер».

Они спросили, сколько времени мне надобно. Я отвечала: «Дайте мне только обнять моего ребенка».

Они позволили мне прожить три дня после того, как он родится.

Если уже ты не воротишься, то мне лучше всего умереть».

* * *

«Теперь я уже не живу. Я жду.

Все для меня в этом одном слове. Я встаю, иду к окну, смотрю пристально на море. Завидев судно, я трепещу и надеюсь… Оно приходит, и все кончено.

Стефана бранит меня, зачем я не открыла ей своей тайны; она говорит, что вместе мы могли бы обмануть и батюшку, и брата. Что мне за надобность их обманывать. Я совсем не намерена жить, если ты не воротишься».

* * *

«Здесь все по-прежнему. Право, в иные дни мне приходит в голову: не сон ли все это? Батюшка и брат как будто все забыли; приходят ко мне всякий день и по-прежнему со мной добры и ласковы… Но по временам внезапное, болезненное содрогание говорит мне, что они помнят и так же, как я, ждут».

* * *

«О, Боже, неужели же срок уже наступил?.. О, как я страдаю!

Боже милосердия! Неужели я должна умереть, не видев тебя… О, мой милый!..

Мне остается жить три дня…»

* * *

«Еще весь день мой!.. Они станут ждать с тех пор, как солнце взойдет из-за острова Тенедоса, до того, как оно закатится за горами Аттики.

День такой светлый, прекрасный…

Я боюсь смерти: я знаю, что ты жив, я тебя видела во сне. А ты видел ли меня? Знаешь ли, чувствуешь ли ты, в какой я опасности? Знаешь ли ты, что я тебя призываю, что ты один на свете можешь спасти меня?

Зачем я не убежала! Я бы могла убежать, покуда они не воротились.

Я ждала тебя».

* * *

«Стефана хотела идти в сад. Слуга поднял ее покрывало, чтобы посмотреть, не я ли это.

Вся деревня знает, что нынче последний мой день. Все молятся. В церкви перезванивают, чтобы все молились за упокой грешницы, которая скоро будет… усопшей.

А усопшей — буду я… я… твоя Фатиница… Голова у меня кружится.

Я не почувствую удара… Я до тех пор с ума сойду».

* * *

«Море пусто… Я далеко вижу… Ничего, ничего нет!..

Все молятся.

О, Боже мой! Как солнце скоро идет к закату!»

* * *

«Стефана лежит на моей кровати, плачет и рвет на себе волосы.

Я, с ребенком на руках, как безумная, хожу вокруг комнаты, и по временам останавливаюсь, чтобы написать тебе еще несколько слов.

О, Боже мой! Хотя бы они пощадили невинного младенца!

Не плачь, добрая Стефана, не плачь; ты меня мучаешь…

Ты никогда не забудешь меня, мой милый?

Узнаешь ли ты когда-нибудь, как я страдала! О, ты очень несчастен или ужасно виноват!

Солнце не идет, а летит; оно уже у самых гор… Еще несколько минут, и оно закатится… Мне кажется, оно облито кровью.

Мне пить хочется. Жажда меня мучит.

Теперь я считаю время уже не днями, не часами, а минутами, секундами. Все кончено; теперь, хоть бы ты был уже в гавани, то не успел бы выйти на берег; ты был бы на дворе и не успел бы взойти сюда.

Я слышу шум… О, не они ли?

Они! Они!.. Они сдержали свое слово… Солнце село…

Они на лестнице… подходят к дверям… отворяют…

Прости!.. Господи, помилуй меня грешную!..»

* * *

Здесь кончилась рукопись Фатиницы. Я побежал в комнату Стефаны.

— Что же? Что было потом? — вскричал я.

— Потом, — отвечала Стефана, — отец дал ей время помолиться Богу; а когда она кончила, он вынул из-за пояса пистолет и размозжил ей голову.

— А ребенок, наш ребенок? — вскричал я, ломая себе руки.

— Фортунат взял его за ноги и разбил ему голову об угол.

Я упал без чувств.