Приключения Мишки Мочалкина
Шрифт:
— Тебе был приказ?
— Подумаешь! Я, может, тоже хочу тут быть! Они — тут, а я — стой… Я что, рыжий?
— Борис! — скомандовал Сема. — Смени его!
Но и Борис не проявил никакого желания стать на пост.
— Я тоже не рыжий! Будет тебе полковник за лейтенанта стоять…
— Кто доброволец?
Добровольцев не нашлось.
— Если хочешь, сам становись! — сказал Семе старший лейтенант.
— Да где же видно, чтоб командующий стоял на посту, — оторопел Сема.
Но старший лейтенант взбунтовался не на шутку:
— Подумаешь —
— Ага! — вскипел Сема. — Тебе, значит, уже и ревматизм мой не нравится? Очень хорошо! Окончательно распустился. Пост бросил, да еще чужой ревматизм критикует! Сдай оружие!
— Подумаешь! На! — И сняв через голову деревянное ружье, старший лейтенант бросил его на землю.
— И ступай отсюда!
— Ну, это — шиш тебе! Я могу где хочу гулять! Сейчас я хочу гулять здесь. И буду!
— Если ты моего брата прогоняешь, — обратился к Семе еще один из подчиненных, — то и я демобилизуюсь…
В это время из кустов вышел рядовой солдат Меркушка. За ним плелся Люлик. У обоих вид был помятый и заплаканный.
— Ты где был? — набросился на Меркушку Сема.
— Ходили вон с ним, — Меркушка показал на Люлика, — драться…
— Ну и кто кого?
— Никто никого…
— Иди стань на пост. Следи внимательно, чтоб не подкрались чулки…
Меркушка браво козырнул и пошел на пост, то и дело оглядываясь на Люлика и грозя ему кулаком.
Старший лейтенант поднял винтовку и как ни в чем не бывало обратился к Володьке:
— Хорошо тут? Хочешь, поедем во-он к той березе, что там белеется?..
Роща была совсем крошечная, и за короткое время они изъездили ее почти всю.
Почетная охрана неотступно следовала за Володькой, наперебой исполняя его желание: срывали цветы, приносили бабочек и мух, наклоняли к нему ветки, ковырялись в дуплах, а когда над коляской принялся кружиться с какими-то подозрительными целями шмель, орда в пять человек с криками гнала его через всю рощу до самого луга!
Один только командующий Сема был не в духе: подчиненные перестали обращать на него внимание, а когда он выбрал подходящий момент, чтобы побеседовать с Володькой насчет разных болезней, майор Петров больно толкнул его дулом ружья в бок и зашипел:
— Брось… Нашел разговор!.. Ему это уже опротивело… Имей же совесть…
Зато остальные чувствовали себя прекрасно, и когда Володьке настало время ехать домой обедать, часть метизов самовольно отправилась его провожать — как они сказали, на случай, если нападет какая-нибудь бродячая банда лягушей.
Все опять улеглись под деревьями. Солдат Меркушка продолжал стоять на посту, потому что, кроме него, у метизов нижних чинов больше не было.
Хвостиков пошел домой — хоть ненадолго — показаться матери, а Мишка остался обедать с Володькой.
Во время обеда Мария Антоновна сидела у окошка, вязала платок и развлекала ребят разговорами:
— И был у нас в деревне тоже один калека… Но у того вместо ног культяпки… Сделали ему, значит, колодки особые, он мало-помалу и пополз… Калечное дело — ему что: побираться, милостыньку, Христа ради, просить… На первый день напросил он полмешка кусков всяких.
В это время во двор ворвался ее сын Глеб и отчаянным голосом закричал:
— Мама! Скорей! Рыжий индюшонка потащил!
— Ах он…
И толстая Мария Антоновна, бросив платок, убежала так быстро, что Мишка удивился:
— Вот так бегает!..
А Володька сказал:
— Давай и мы убежим! А то надоела своими разговорами: калечина-малечина, простои до вечера…
— Давай!
— Постой, я сейчас записку ей напишу! Дай-ка вон бумажку и карандаш…
Володька написал: «Ушел прогуляться, к вечеру приду», — и засмеялся:
— Пусть подумает, будто я выздоровел и пошел гулять… А тележку просто так с собой покатил… Давай быстрей меня вывози, пока она не вернулась!
Когда от Володькиной дачи отъехали уже далеко, ребята наткнулись на Хвостикова. Он сидел на земле и задумчиво смотрел куда-то поверх крыш. Вид у него был здорово огорченный.
— Ты зачем индюшонка таскал? — приветствовал его Володька.
— А вы уже знаете? — самодовольно вскинул голову Хвостиков. — Быстро обо мне разносится слава! До чего бдительный этот Глеб! Второй раз не дает мне закончить опыт… Я нарочно выбрал время, когда она вас обедом кормит, чтоб одно дело проверить… Говорят, если по полу провести мелом черту, взять курицу за клюв и к этой черте клюзом приложить… она так и будет голову держать — думать, что за клюв привязана… А индюшата для этого годятся — вот вопрос? Интересная птица! Но я их все-таки доконаю! А вы куда?
— А верно, куда мы? — спросил Мишка.
Володька подумал и решил:
— Знаете что? Поедемте на пруд! Ведь тут есть пруд?
— Есть-то есть, — нерешительно сказал Хвостиков, — да только он чулков, лягушиный, вернее…
— Ну и что?
— Они не любят, чтоб туда ходили… Но Мишка его успокоил:
— Мы же — не для себя, а Володьку повезем… И Хвостиков согласился:
— Тогда ладно. Я видел: у Володьки пустой аквариум стоит. Вот мы наловим в пруду всяких водяных жуков, головастиков да в этот аквариум и напустим… Чего ему так стоять?
И Хвостиков уперся в коляску сзади.
В отличие от своих врагов, замученных учениями и бесконечной муштрой, лягуши чувствовали себя в безопасности под защитой Рекса, весьма вольготно расположились на берегу пруда и загорали. Даже по виду можно было отличить лягуша от метиза. Метизы были болезненные, незагорелые, а лягуши гордились своим бронзовым загаром и стремились загорать еще и еще.
Предводитель лягушей — хозяин Рекса — был самый загорелый и самый большой. Его так и звали — Большой.