Приключения Петрова и Васечкина

Алеников Владимир Михайлович

Словом, повздыхал он, повздыхал и полез в портфель за учебником, а руки при этом от лица убрал.

Гляжу: что такое? У него на лице какие-то буквы отпечатались, на всю щеку. Только прочитать я их не могу, так как они задом наперёд отпечатались. Вот, думаю, теперь бы он Машке на глаза попался. Да где там, она опять в его сторону даже не смотрит. Одно слово, невезучий. А Петров в это время, ничего не подозревая, тем же манером еще два раза за лицо схватился, и у него эти буквы снова и снова отпечатались. В три ряда.

Тут уж я не утерпел и захохотал. А он обиделся и спрашивает: «Чего ржёшь? А ещё

друг называется!» А я смеюсь, остановиться не могу. Тут он ещё больше обиделся и говорит: «Ах, раз ты так, Васечкин, то я с тобой дружбу заканчиваю! Можешь от меня отсаживаться куда хочешь! Мне же легче будет. А то вечно придумываешь всякое, а я расхлёбывай. И вообще у тебя уши грязные. И нос! И шея!»

Во, завёлся! Такого от него я не ожидал. Тоже друг, чуть что – сразу обзываться. А ты, говорю, на себя посмотри! Он: «Это ещё зачем? Что я, себя не видел?» Нет, говорю, ты уж посмотри, а сам его к зеркалу тяну. Он упирается, но я всё равно не отстаю. Кое-как дотащил, хоть он и здоровей меня раза в два. Гляди, говорю, любуйся!

Глянул он в зеркало и остолбенел. Стоит и глазами хлопает. Тут и я в зеркало глянул. А там Петров с глазами нараспашку. И ещё вдруг вижу, что в зеркале буквы на свои места встали. Я и прочёл. И не только я, а все, кто рядом был: и Герка Скворцов, и Вовка Сидоров, и Горошко, и Люда Яблочкина.

А написано там было: «Я тибя люблю».

Никто тогда не понял, что к чему, а я сразу догадался: это он, вместо того чтобы уши вымазать, на руках у себя написал. Мол, Маша, когда проверять их у него будет, прочтёт и всё поймёт…

А она тут как тут, легка на помине. «Что это, – говорит, – Петров, ты себе на лице понаписывал? А ну, марш умываться! Это всё Васечкин на тебя плохо влияет!»

Чуть что – сразу Васечкин. Думал, хоть теперь от меня отстанет, так нет. Про Петрова тут же забыла и ко мне привязалась: чтобы, мол, это было в последний раз, иначе, мол, она вопрос поднимет на совете отряда, и что с неряхами бороться надо, и что я дурное влияние на бедного Петрова оказываю, и всё такое прочее.

А он, бедный, стоит и глазами хлопает. Хлопал, хлопал, а потом плюнул себе на ладонь с остервенением и давай тереть! Тёр, тёр, потом за лицо принялся. Да куда там – только чернила по всему лицу размазал.

Тут я не выдержал и захохотал, а за мною все остальные. Все, кроме Петрова и Маши. Она посмотрела на меня, будто первый раз видит, и говорит: «И не стыдно? А ещё друзья называетесь. У друга, можно сказать, беда, а ты сам первый смеёшься!»

И пошла себе.

Подумаешь! Тоже мне воспитательница!

Только Петров тогда на меня сильно обиделся. Даже долго после этого со мной не разговаривал. Почти целый урок. Я уже и так к нему, и этак, а он ни в какую. А потом меня к доске вызвали, а я, понятное дело, ни в зуб ногой. Ну, тут он не выдержал и давай мне подсказывать. Лучше бы он и дальше молчал. Потому что он мне такого понаподсказывал, что Ирина Андреевна мне сразу двойку вкатила. А заодно и Петрову, чтоб мне обидно не было.

«Ну вот, – сказал он, – так всегда. Ты, Васечкин, кашу заваришь, а мне расхлёбывать!» Чудак-человек! Я-то тут при чём?! Мне что, пятёрку, что ли, поставили?

В общем, мы помирились. Потому что у нас всегда так. Как бы

ни ссорились, всё равно потом миримся.

Вот и тогда, когда мы Машу укрощали, все думали, что навсегда рассоримся, а мы – как ни в чём не бывало. Дружим и дружим. Короче говоря, на этот раз мы решили, что каждый сам будет думать, как Маше понравиться, то есть, вернее, как её укротить. Петров сам по себе, а я сам по себе. Ну, первый, естественно, я придумал, потому что Петров пока сообразит – год пройдёт. То ли дело я. Через час план был готов!

Вот представьте себе такую картину: допустим, идёт Маша из школы, а ей дорогу преграждают хулиганы. Человек пять или шесть, а может, даже восемь. И все здоровые, как Петров, или даже ещё здоровее. Загораживают они, значит, ей дорогу и домой не пропускают. И вдруг! Откуда ни возьмись появляюсь я! Не спеша подхожу к ним вразвалочку. Руки, естественно, в карманах. Потом медленно всех оглядываю и лениво так, сквозь зубы, спрашиваю: «Надеюсь, парни, вы шутите?» Один из них, самый здоровый, конечно, страшно удивляется: «А это ещё кто? Откуда взялся?» Я же абсолютно спокойненько: «Живу я тут, понимаешь!» Ну, он уже нервно: «Давно не получал, пацан? А ну дуй отсюда, пока цел!» А я ещё спокойнее: «Я удалюсь только в сопровождении вот этой юной леди!» – и такой изящный жест в сторону Машки. А она, естественно, стоит ни жива ни мертва и на меня во все глаза смотрит.

Тут кто-нибудь из этих хулиганов на меня замахивается, а я специальным приёмом его через себя – раз! – другого следом – бах! И начинается месиловка. Они, конечно, всем скопом на меня наваливаются и, кажется, вот-вот одолеют. Но тут я как закричу: «Яйа!» – и разбрасываю их во все стороны.

Представляете? Они все лежат, а я стою, можно сказать, из последних сил, и на разбитых губах у меня – улыбка.

Тут Маша, конечно, бросается ко мне и говорит: «Спасибо, Васечкин. Я и не подозревала, что ты такой. Тебе не больно?» А я так слегка покачиваюсь, но, превозмогая боль, говорю: «Пустяки! До свадьбы заживёт!» – и снова покачиваюсь.

Тут она подставит своё плечо, обнимет меня за пояс и скажет: «Васечкин, давай я помогу тебе дойти до дома!» И мы с ней вот так и пойдём, она – бережно меня поддерживая, а я – слегка прихрамывая….

Здорово? Вот и я говорю, классный план. Главное – стопроцентный! Только где этих самых хулиганов раздобыть? Думал я, думал и, как назло, ничего придумать не мог. Ну, наконец, не выдержал и рассказал всё Петрову.

Петров, ясное дело, говорит, здорово! Ну и голова же у тебя, Васечкин! Мне бы такого ни за что не придумать. Давай вместе, говорит, караулить, когда на Машку хулиганы нападут. Тут мы вдвоём как выскочим!..

Ну вот, рассказывал ему, рассказывал, объяснял-объяснял, а он так ничего и не понял. Это, говорю, сколько ждать придётся, а вдруг они никогда на неё не нападут? Чего им на неё, в самом деле, нападать? А как же, спрашивает, тогда быть? Что-то, говорит, я тут ничего не понимаю. Откуда же тогда хулиганы возьмутся? В том-то и дело, говорю, с бухты-барахты они ниоткуда не возьмутся. С ними договориться надо. С хулиганами, удивляется Петров, как это с ними договариваться? С ними бороться надо! Ох, горе моё! Доходит до него, как до жирафа! Семь потов с тебя сойдёт, пока ему объяснишь.