Приключения Полынова (сборник)
Шрифт:
А вот кристаллоиды в тех же условиях двигались без всякого затруднения. И какое среди них разнообразие, безусловно, родственных форм и видов! Закон системного соответствия тут соблюдался вполне.
Выходит, кристаллоиды и были аборигенами этой планеты. А эти бионты, кто же они? Откуда взялись, зачем?! Так вот что означала прямолинейная, нехарактерная для всякого биоса архитектура здешних сооружений! Вот почему город так напоминал машину! Очевидно, все это было создано кристаллоидами, чье строительное искусство, естественно, тяготело ко всему плоскостному, угловато прямолинейному, кристаллоподобному. Бионты воспользовались уже готовым, подчинили себе хозяев и,
Все перевернулось в моем сознании. Воздух вокруг был пронизан гулом и электричеством, сотрясая твердь, что-то опять прогромыхало в ее глубинах. Мимо покорным стадом двигались большие и малые кристаллоиды, нет, уже просто машины, подчиненные существа, механические слуги вот этих медлительных и неуклюжих космических переселенцев, бионтов… Что они тут искали, что нашли?
Как бы в подтверждение моего вывода мимо промчалась кристаллоидная малютка, оседланная бионтом.
Внезапно над кромкой одного из сооружений взмыла узкая металлическая конечность, оттуда брызнул яркий пучок синеватого света… Это еще что такое?!
Мысли путались от перенапряжения. А сколько еще вокруг было загадочного, интересного! Надо было двигаться дальше, сравнивать, изучать этот странный, ни на что не похожий мир.
Я уже не думал ни об опасности, ни об усталости, меня подхватил окрыляющий восторг открытия. Я сделал импульс-рывок…
И тут меня плавно потянуло в небо. Все мигом исчезло, заволоклось свечением внепространственного перехода, меня ловко и бережно вытягивали к своим. Какое счастье и как некстати, не вовремя!
Но делать было нечего. Передо мной уже материализовывалось помещение станции спасательной службы, я видел родные, близкие лица, я возвращался к привычной жизни; приключениям трудностям, опасностям и открытиям — всему наступил конец.
— Как вы себя чувствуете? — услышал я заботливый голос.
— Спасибо, спасибо, со мной все в порядке! Скажите, что это была за планета, о ней хоть что-то известно?!
— Немногое, поскольку на нее распространяется запрет космоэтики. Лишь самые общие сведения; биоцивилизация первичного типа в ранней, давно нами забытой фазе техногенеза. Что еще? Местное название планеты, если вас это интересует, — Земля. Надеюсь, вы там вели себя смирно?..
Париж стоит мессы
— Итак, ребенок родился, — шепотом сказал Баллах и обтер руки ветошью.
Горд устало кивнул.
Машина висела в воздухе, ни на что не опираясь. Масляный подтек на переднем овоиде напоминая прищуренный глаз — казалось, что машина искоса следит за людьми. В зазор между ней и платформой мог свободно пройти ребенок. Было так тихо, что редкое потрескивание газосветной трубки под сводом наполняло собой весь огромный цех.
Позади Горда и Валлаха теснилась небольшая толпа. Одинаковые спецовки придавали всем облик рабочих, хотя даже инженеров здесь было меньше, чем обладателей научных степеней и титулов. Выделялась лишь плотненькая, в черном переливчатом костюме фигура Мильонера — специального представителя директората. Сложив руки на животе, он с радостной улыбкой проворно оглядывал окружающих. Лица создателей отражали сложную смесь настроений. Машина существовала теперь отдельно от них, она была фактом, над которым уже никто не был властен. В это плохо верилось после того, как она столько лет вынашивалась в сознании, после того, как она принадлежала им даже в материале, который сопротивлялся, капризничал, доводил до бешенства, до упадка сил и который надо было день
Заговорили все как-то сразу и бестолково.
— Висит, черт ее дери!
— Теперь и руки можно пойти вымыть…
— Красавица, а?
— Знаете, мне еще не верится…
— Эх, бутылку шампанского не догадались разбить!
Горда хлопали по плечу, тормошили, он растерянно улыбался. Сверкнув золотыми ободьями очков, протиснулся Мильонер, крепко пожал руку.
— От имени правления…
— А также господа бога и общества матерей-кормилиц, — пробормотал Баллах. — Ох и высплюсь же я сегодня!
— Да, да, — живо подхватил Мильонер. — Конечно, конечно, вам следует отдохнуть. Хочу только напомнить, что завтра в десять доклад на расширенном совете, будут ответственные лица из…
— Послушайте, Мильонер, будьте хоть сейчас человеком, — сморщился Баллах. — Пошли, — подтолкнул он Горда.
"Я все-таки сделал это, — подумал Горд. — Все-таки сделал".
Он оглянулся на машину. Она напоминала уснувшего в воздухе китенка. Масленый глаз смотрел на человека, как бы недоумевая, зачем здесь эта подвижная козявка и чего она, собственно, хочет.
— Сотрите масло, — приказал Горд. — Хотя нет, не надо…
Оставив «гепарда» на обочине, Горд медленно двинулся в глубь желто-багрового осеннего леса. Ноги вяло загребали мокро шуршащие листья. Голова после праздничной выпивки слегка кружилась, в мыслях была неуютная горечь. Отчего бы это? Может, он просто устал, вымотался? И ждал свершения слишком долго, так что уже и триумф не радовал? Нет, им владело что-то другое. Опустошительное чувство, будто он отдал машине самого себя, перелился в нее до капли, и теперь ноги несут лишенное всяких желаний тело. Буддисты говорят о переселении душ, тогда как ближе к истине была бы идея переселения личности конструктора в созданную им технику.
Чепуха! Хотя отчего же? Двадцать лет жизни отдано чему-то, что теперь стало самостоятельным. Независимым, как окрепший ребенок, который рано или поздно заявляет отцу: "Все, ты свободен, живи отныне как хочешь!"
Наоборот, в том-то и фокус, что наоборот! И дело не в доводке. Отныне он. Горд, станет тенью созданного. О нем будут говорить: "Человек, который…" Словно этим ом только и ценен. А может, так и есть? Что в нем такого, чем еще он выделяется среди миллиардов людей? Он обыкновенен, тогда как сделанное им грандиозно. Странно! Неужели его неповторимая личность, ему лишь присущие чувства, воспоминания, все, чем он жив, ничто по сравнению с Машиной?
А хоть бы и так… Машина — плод его мысли. Она как жемчуг разумной жемчужницы. И пока существует она, для человечества существует он, Горд. Творец должен умереть в своем произведении.
Ну, знаете! Он есть, он сам по себе, всегда им будет, вот только сейчас он подустал и выпил капельку лишнего…
Листья под ногами зашуршали громче — Горд ускорил шаг. Шоссе, к которому он вернулся, было пустынно. Дверца осталась незащелкнутой, внутри горел сиротливый свет. Горд захлопнул дверцу, включил зажигание и обогрев. Вокруг смутной массой темнел лес, низкие облака над дорогой сочились влагой и холодом. Автомобиль в этих вечерних сумерках показался Горду островком тепла и уюта; свет индикаторов на приборном щитке был прост, надежен и ясен.