Приключения в Ирии и на Земле
Шрифт:
— Что за хозяйка? Ты постройнее не мог бы рассказывать свои фантазии? Твой сценарий совершенно невнятен.
— Её имя Жива. Была когда-то богиня с таким именем. Всё в мире смертно. Задолго до смерти она перенесла свою божественную сущность на матрицы своей виманы. Борги сожгли останки Живы, а её вимана погрузилась в долгий сон на планете-кладбище. Там-то и нашли немцы её и две других виманы. Предназначение их сугубо транспортное, то есть, мирного характера.
— По правде если, твоя повесть звучит охренительно. Надо, батенька, ближе к Земле. О народе думать и сочинять. По примеру того царя, что Федоту-стрельцу покоя не давал.
Сашка
— Могу и ближе к Земле. Вот послушай-ка мою притчу.
Он картинно встал, заслонив собой свет от окна, произнёс «притча об Ирии». Кашлянул и, перед тем как сказывать байку, повторил:
— Притча об Ирии.
Совсем не важно, как звали князя и попа. Допустим, князь Глеб и архиепископ Фёдор. Притча не о них.
Из Киева в безбожный Новгород князя и архиепископа сопровождала малая дружина.
Гридни дремали и грелись у костров. Осенняя прохлада уже давала знать о приближении холодов. Князь и архиепископ безмятежно спали под одеялами из лебяжьего пуха. Знатные люди многое могут себе позволить; и они вряд ли сомневались в том, что властны над судьбой и душой каждого гридня.
Ладьи у берега и весь стан в тусклом лунном свете казались призрачными. Гридень Василий любовался звёздами на безоблачном небе, вспоминая недавно слышанные им сказы. В какое-то мгновение ему показалось, что звёзды исчезли. Протёр глаза — и точно: нет над ним звёзд! Видно, ветер облако пригнал.
Он толкнул задремавшего друга и задал ему вопрос: «Слышь, Кирилко? Хошь, поведаю тебе об ирии?» — «О рае?» — «Об ирии. Искушал мя старец волхв. Сказывал об ирии. Все наши души, глаголил, туда устремляются». — «Хо-хо, и души злыдней тож?» — «И души злыдней. Для них там, в Ирии, отдельная земля, морем-окияном окружёна. Вселяются души злыдней в чёрные тела, и нет никому ходу до ихней чёрной земли. Ему видение было. А на нашей земле в Ирии палаты до небес. Округ них сады. А люди летают в небесах и меж палат, и живут все в мире и согласии». — «Ты нашему попу расскажи. Он тебе враз учинит покаяние. Разгреби угольки. Должно быть, поспела».
Гридень разворошил тлеющие угли. Вверх взметнулись искры. Выкатив несколько испечённых картофелин, полюбопытствовал: «Знатно уродилась нынче картошка. Наш князь аж десять лодей с картофелем в Царьград отправил. Кирилко, ты ж был в Царьграде?! Ни единого слова не молвил о нём». — «Город как город, — ответил Кирилко, — Большой вельми. Нищих уродов много; попов там видимо-невидимо! И все в чёрном. Как злыдни в твоём ирии».
Гридни от души рассмеялись. Один из них большим пальцем показал в сторону спящего архиепископа, а другой понимающе кивнул головой.
После недолгой паузы Александр, которому я решил дать прозвище Мутант, высказал мораль: «Не глас народа, а его смех нам строить и жить помогает».
— Стало быть, кое-кто там нашу Землю называет Ирием? — спросил я Мутанта, не оспаривая его баек, например, о картофеле. Не видел смысла в спорах с параноиком.
— Ты, как всегда, догадлив! — ответил он и добавил: — А теперь представь Ирий, затерянную в дальнем космосе планету земного типа, где огромный океан разделяет два континента: северный и южный. Те, кого переселили на ту планету, воссоздали почти зеркальное отражение нашего мира. Но на той Земле помнят о нас.
— Зеркальце, конечно, кривое?
— Весьма кривое. Спешить не буду… Ты сыграешь одну из главных ролей. Придёт время — введу тебя в курс, но — увы! — сценарий всего предприятия осложнён рядом обстоятельств непреодолимой силы…
— Так ты что, кино будешь снимать?
— Ага, сериал. Скрытыми камерами.
Мой друг криво и цинично ухмыльнулся, точно также, как недавно, когда сообщил о зачистке в особняке на Крестовском острове. На вопрос, сколько душ он отправил на тот свет, он лишь махнул рукой и заметил: «Не считал. Да какая тебе разница?!»
А я не смог послать его куда подальше: сам оказался в тенетах форс-мажорных обстоятельств.
Не могу сказать, что поверил Мутанту. Байки многие горазды травить. В череду событий, связанных с Мутантом, идея о съёмке кино никак не вписывалась. Мутант, по моим соображениям, не из тех, кто снимает, а из тех, кто играет, причём роль убийцы или вожака банды. Способен ли убийца быть творцом или художником? Сомневаюсь. Полагаю, что низменные чувства вытесняют из душ убийц, а также бизнесменов стремление к творчеству. По себе сужу: отправил к аллаху не менее дюжины ваххабитов, и это отбило всякое желание к созиданию или чтению нетленного и высокого искусства в стихах и прозе, а сей дневник нечто вроде личного письма. (Угу, тебе, мой друже!) С другой стороны, есть иные примеры. Убийство не помешало знаменитому Караваджо творить превосходные живописные полотна.
За этой тягостной мыслишкой последовала другая, замешанная на здравом смысле, и в моей внутренней речи, обращённой к себе, Окаянному, прозвучала иная нота: «Он же не убийца, а твой защитник, Окаянный!»
Александр взирал на меня с улыбкой. Прервав моё раздумье, он заявил:
— Вот, пожалуй, достаточно для начала. Если желаешь лицезреть Живу, руки в ноги и за мной.
Сумбурный пересказ сценария и его притчи ясно доказал, что Мутант не из тех, кто сочиняет иль снимает. Чёрт с ним, с этим сценарием! Меня волновало иное.
— Нас из города не выпустят с твоим багажом и оружием. Наверняка, уже введена в действие операция перехвата. У моста Володарского нас и повяжут.
— Зачем нам туда ехать? Есть же поблизости дороги без интенсивного движения?! Доедем до Приморского парка, где строят стадион. Там наш след затеряется. Возьми свой арсенал для рыбалки. Пригодится. Ну так, да или нет?
— Скорее да, чем нет.
— Тогда даю тебе пять минут — и на выход!
Как по тревоге, натянул я практически новенький камуфляж с капитанскими погонами, наскоро собрал снасти. Порыскал по шкафам в последней попытке найти паспорт. Последний раз держал его в руках ещё в мае. Отчётливо помнил, что оставил паспорт на видном месте в гостиной. Всё хотел подать заявление о пропаже, да ноги не доходили. Бывали моменты, когда выручал загранпаспорт и намёк на свою забывчивость. Махнув в досаде рукой, выудил коробку с мамиными драгоценностями и цацками, что купил в Индии, и обошёл в последний раз квартиру.
Вышли во двор, разместили багаж, и на прощанье я погрозил рукой соседям, успевшим метко попасть пакетом с прокисшим молоком в капот Лады. Наш народ неисправим: к парковке на тротуарах и во дворах относятся с классовой ненавистью.
Через полчаса с дороги у Приморского парка мою машину подняла неведомая сила.
Закрылся люк транспортного люка «виманы».
И я громко сказал:
— Ёпть!
Хотел было выйти, но Сашка остановил меня:
— Сиди. Не рыпайся. Нас вот-вот выгрузят рядом с лагерем.