Приключения Васи Куролесова
Шрифт:
В темноте Рашпиль выходил несколько раз на крыльцо, кашлял, ругался, законопачивал дырку от пули, наверно, бутылочной пробкой.
Где Болдырев, Вася не знал. Видно, пристроился поудобней, чтоб в окно глядеть.
В окно-то глядеть, конечно, интересней. А тут стоишь спиной к сараю и только дрова видишь, а смородину и помойку уже и не видно. Так, что-то сереет, что-то чернеет, а что это – не разберешь.
«Надо было домой ехать, – думал Вася. – Мама Евлампьевна совсем, наверно, извелась. Сидит на завалинке и плачет. Да и как не плакать – Вася-то у ней один.
Вспомнив маму, Вася совсем загрустил и бессмысленно смотрел теперь на поленницу дров, уже не различая, где березовые дрова, а где сосновые. Нет, конечно, березовые дрова были пока видны, но слабо, бледно, невыпукло. Кора-то белела, а вот черточки на ней растворились.
«Слились черточки, – думал Вася, – пропали во тьме. А я стою один, у сарая. Ну и жизнь!»
Спина Васина стала потихоньку замерзать – то ли сарай ее холодил, то ли сама по себе.
Но скорей всего, виноват был сарай. Он совсем к ночи охладился.
Что-то зашуршало в сарае. Ясное дело – мышь. Пожрать пошла. День спала в опилках, а ночью тронулась. Куда ее несет? Спала бы.
Шуршит и шуршит. А может быть, это не мышь? А что-нибудь покрупнее! Вроде человека! С ножом!
Нет, не видно никого. Это все фантазия, воображение, мышь. Это мышь шуршит, а Вася думает: человек.
Зачем человеку шуршать? Человек топает. Он не мышь. Он большой. Плечи – огромные, глаза – фонари, в кармане – нож. Сейчас подкрадется, вытащит нож и…
Ночь совсем уж темная стала. Закрывай глаза, открывай – все одно и то же: темнота.
А в темноте, конечно, кто-то крадется.
Вот он дышит тяжело, со свистом!
Вася вынул руки из карманов и зачем-то присел. Он хотел крикнуть, но не успел.
Кто-то черный, приземистый кинулся на него, сопя и грубо дыша прямо в лицо.
Глава одиннадцатая. Страшноватая ночь
– Витя! – послышалось капитану.
«Какой Витя?» – подумал он.
Укрывшись за стволом яблони папировки, Болдырев наблюдал за окнами и дверью дома. Он касался ухом шершавого ствола и слышал, как в яблоне что-то шевелится, вздрагивает, журчит.
– Витя! – снова послышалось Болдыреву.
«Какой такой Витя?» – подумал он, но вдруг понял, что слышит совсем другое слово. Это слово «помогите», которое долетает откуда-то из-за сарая.
Оттолкнувшись от папировки, Болдырев бросился туда. Тут же послышался какой-то треск – это старшина развалил поленницу дров и кинулся к Васе на выручку.
И тут в свете карманного фонаря Болдырев увидел ужасную картину: какой-то растрепанный человек катался по земле, обхватив руками что-то косматое и несуразное. В человеке Болдырев признал Васю, а кого тот держит в руках, никак не мог разобрать.
– Что же это!? – сказал Болдырев.
– Все в порядке, – донеслось с земли. – Одного поймал!
При этих словах старшина Тараканов хлопнулся сверху на Васю и, гремя усами, вцепился в то, что держал Вася в руках.
Через секунду старшина поднял за шиворот какое-то
В репьях и в тине, кудлатый, растерзанный, в мощной руке Тараканова болтался Матрос. Шерсть у него стояла дыбом, ухо, которое прежде торчало, теперь повисло как подрубленное, а то, что висело раньше, теперь же, наоборот, поднялось.
Тут в доме стекольщика вспыхнул свет, и на крыльце показался Рашпиль.
– Кто там? – крикнул он и, выхватив из-под крыльца какую-то корявую дубину, стал спускаться в сад. – Кто тут? – орал он. – Убью!
Глава двенадцатая. Собачья жизнь
Размахивая дубиной, Рашпиль обошел весь двор. Потом вернулся на крыльцо и снова угрожающе сказал в темноту:
– Убью!
Он потоптался на крыльце, хлопнул изо всех сил дверью, ушел в дом.
Скоро свет в окне погас. На улице слышно было, как ухнул Рашпиль на кровать – заныли железные пружины.
В стороне от дома, под соснами, виднелись какие-то тени.
Две-то тени стояли спокойно, а третья, усатая тень, все время шевелилась, она прижимала к груди что-то лохматое и брыкающееся. Это старшина Тараканов держал в руках Матроса и напоминал сейчас старинного богатыря, который побеждает некрупного дракона.
Печально выглядывал этот дракон из милицейского кулака. Ему хотелось ужасно укусить старшину, но руки того были в специальных непрокусываемых перчатках.
Да, день сегодняшний оказался для Матроса днем сплошных разочарований. Просидев до вечера в крапиве, Матрос отправился на поиски Васи, с трудом разыскал его у сарая, а Вася дал ему по морде и стал душить. Не это ли называется собачья жизнь?
– Отпустите пса, – тихо сказал Болдырев.
Старшина разжал перчатку, и Матрос бухнулся на землю, прижался к Васиной ноге. За день он что-то совсем исхудал – шкура болталась на нем, как шинель с чужого плеча. Вася погладил его.
– Собака – друг человека, – насмешливо сказал Болдырев. – И этот человек вместе с собакой может отправляться домой. Мне такие водопроводчики не нужны.
Болдырев повернулся к Васе спиной и шагнул в сторону, старшина – за ним.
Мгновение – и они скрылись бы в темноте, но случилось неожиданное.
Матрос ринулся вдогонку и вцепился в галифе старшины.
Галифе тревожно затрещали.
– Чего!!! – шепотом крикнул старшина. – Обмундирование рвать!!!
Он махнул ногой – хорошо начищенный сапог, как сабля, сверкнул в темноте.
– Назад, Матрос! Ко мне!
Матрос выплюнул галифе, отскочил в сторону.
– Тихо! – сказал Болдырев и что-то шепнул на ухо старшине.
Тот козырнул: есть!
– Пойдем, – сказал Болдырев Васе. – Я тебя провожу…
– Собаку с человеком спутать трудновато, – говорил Болдырев, пока они шли по кармановским темным улицам. – Видно, ты здорово перепугался. Ну ничего, многие люди боятся темноты. А ты парень сообразительный, только, пожалуй, трусоват. Ладно. Домой тебе ехать поздно. Пойдем в милицию, там переночуешь.