Приключения Виконта Адриланки
Шрифт:
— Конечно, — сказал Маролан, и, вытащив меч, сказал, — Моя богиня страстно жаждет крови, такой как у тебя, поэтому ступай к ней и передай мои самые наилучшие пожелания. — Прежде, чем старик успел сообразить, что должны означать эти слова или даже почувствововать малоприятные ощущения, которые должны были пробежать по нему, как только Драконлорд обнажил свое оружие, Маролан ударил наискосок, разрубив его от правого плеча до левого бедра, и оставил плавать в луже крови.
У старого человека с Востока даже не было времени вскрикнуть — меч Маролана выпил его жизнь и душу даже раньше, чем тело стукнулось о землю. Для любого, хоть в какой-то степени знакомого с ударами меча, это было, по меньшей мере, неестественным.
— Но
Что же стало с его душой — этой нематериальной частью человека, которая является живой искоркой бытия и содержит в себе сущность личности? Мы не в состоянии ответить на этот вопрос — действительно ли меч уничтожил ее, и, в таком случае, это ужасное оружие следует называть морганти, или, как сказал Маролан, каким-то загадочным образом эта душа была съедена, уничтожена или принесена в жертву Верре, а может быть с ней случилось что-нибудь совершенно другое, мы не знаем. Но, что бы мы не думали о Лорде Маролане, мы обязаны сообщить читателю голую правду: Страшное преступление — взять саму суть жизни живого существа и вырвать его из тела, лишив тем самым это существо возможности возрождения — именно это преступление и собирался совершить Маролан.
Он, со своей стороны, даже на мгновение не задумался обо всех этих сложных проблемах. Его сердце был наполнено тем, что сделали с его народом, так что если и было пустое место в этом органе, теперь оно было наполнено местью. Как только тело Восточника распростерлось на земле, Маролан стал думать о нем не больше, чем о каком-нибудь насекомом, на которое он мимоходом наступил. Он стоял, с меча капала кровь, и ждал, пока кто-нибудь бросит ему вызов.
Единственным ответом был крик, вылетевший из одной из хижин. Не отдавая себе отчет в том, что он делает, или почему, Маролан поднял меч и направил его на деревянный домишко. Дому ничего не оставалось, как взорваться и рассыпаться на объятые пламенем куски.
— И это, — сказал Маролан чистым и сильным голосом, который заглушил даже треск горевшего дерева, — тоже для моей богини.
Когда он понял, что ответа не дождется, то аккуратно повторил то же самое для каждого здания маленькой деревни, вскочил на коня и поехал дальше, оставив за собой только горящие развалины.
Он пустил своего коня на дорогу, ведущую в соседнюю дервню, которая находилась настолько близко, что ее жители не могли не видеть дым от руин оставленной им безымянной деревушки. И действительно, когда, спустя несколько минут, он очутился там, то обнаружил, что внешний вид этой деревни почти ничем не отличается от первой, за исключением отсутствующих платанов и небольшой собравшейся толпы Восточников, которые глядели на дым, указывали на него руками и тихонько переговаривались. Все они поглядели на Маролана: мужчины, женщины и, мы должны с сожалением признаться, даже дети.
Маролан, со своей стороны, не захотел сказать ни одного слова. Вместо этого он спрыгнул с лошади, вынул меч, сделал два шага вперед и, с искаженным гримасой гнева лицом, начал убивать. Сколько из них погибло, мы не знаем. Никто не пытался сопротивляться — напротив, толпа немедленно рассеялась, все разбежались в разные стороны. Маролан не стал преследовать их, но, как и раньше, превратил каждое здание деревни в груду горящих развалин.
Через десять минут он опять сел на коня и поехал по единственной дороге, достойной этого имени; эта дорога шла через всю деревню и, как он правильно предположил, должна была привести его в следующую.
Эта третья деревня, в которой он очень быстро очутился, была именно той, которую он, на самом деле, искал. Впрочем, по размерам и внешнему виду она ничем не отличалась от других, зато, к радости Маролана — в той мере, в которой в эту минуту он был способен на выражение этой эмоции — улицы были полны вооруженных
Для чего в точности они собрались вокруг статуи — то ли собираясь отправиться в набег, то ли только что вернувшись из набега, а может быть это был один из языческих ритуалов — мы не можем сказать; но, собравшись, они сначала уставились на дым, а затем на высокого незнакомца, который совершенно хладнокровно вьехал прямо в середину толпы и сказал, — Я Маролан. Несколько лет назад вы устроили набег на Черную Часовню, чтобы найти меня.
Он спрыгнул с жеребца, стукнул его по крупу, заставив уйти подальше, вынул меч и холодно заявил. — Я здесь.
Относительно того, что случилось потом, мы можем сказать только то, что любой Дзурлорд, который был бы способен стать свидетелем этих событий, безусловно тут же наполнился завистью, смешанной, насколько мы можем себе предствить, с некоторым невольным почтением. Сколько из того, что последовало, было сделано Мароланом, а сколько его мечом? Впоследствии сам Маролан не раз задавал себе этот вопрос.
И, по меньшей мере, большая часть всего этого была сделана мечом, и он делал это быстро, намного быстрее, чем Маролан мог представить себе. Казалось, что меч подпрыгивает в его руке, и, более того, Маролану даже казалось, что каждый следующий удар был быстрее предыдущего. Может показаться, что меч сам решал, куда бить; тем не менее это было не так, Маролан совершенно четко все видел и сам принимал решения. Если многие мастера меча часто говорят о том, что ощущают меч продолжением своей руки, то Маролану казалось, что это загадочное оружие было продолжением его мысли. То есть не успевал он заметить кого-нибудь, пытающегося вонзить в него меч и подумать, что было бы совсем неплохо снести голову с плеч этого индивидуума прежде, чем тот успеет ударить — и это немедленно происходило. Потом он мог увидеть, что, судя по положению меча, волшебный клинок мог бы вонзиться в грудь другого язычника, и опять действие чуть ли не опережало мысль. Сколько же сделал Маролан, а сколько меч? Ни тогда, ни потом он так и смог по-настоящему ответить на этот вопрос.
Для нас, однако, это не так-то важно. Важно другое: Маролан не чувствовал ни капли усталости; напротив, он чувствовал себя так, как если бы мог сражаться вечно — и опять никто не знает, происходило ли это благодаря качествам его «черного посоха», или благодаря помощи богини, которой он посвящал каждого убитого, а может быть и благодаря каким-то особенностям его личности.
В некотором отношении это было похоже на его самое первое сражение, но на этот раз вместо жестокой горячки боя его сердце наполнял холодный гнев. За первые несколько секунд он прошел через врагов примерно так, как если во время шествия по узкой улице ему надо было протиснуться через плотную толпу, не давая себя коснуться; но только за ним осталось шесть или семь Восточников, простертых на земле.
— Ваш бог любит кровь, да? — сказал Маролан низким сдержанным голосом, который, однако, можно было ясно улышать во внезапно наступившей тишине. — Дадим ему ее, и побольше.
Когда они что-то сообразили и собирались кинуться на него всей толпой, он вытянул вперед левую руку и, почти не сознавая, что делает, выкрикнул заклинание, после которого из каждого пальца его руки вырвался яростный луч красного света, более быстрый, чем удар йенди и намного более смертельный; с громким криком на землю упало шестеро или семеро врагов, прямо там, где стояли, причем они даже не упали в сторону или назад, а именно осели без движения и без искорки жизни, как если бы были мертвы за несколько минут до того, как рапростерлись на земле.