Прикольная история

Щеглов Дмитрий

– А ты что, был в Париже? – не унималась Настя.

– Был – не был, но знаю. На панталоны надо надевать платье. Учителя так ведь не ходят?

– Во-первых, Пиккадилли не в Париже, а в Риме.

– Скажи еще, что Бродвей в Стамбуле, – перебил ее Данила.

– Пиккадилли не в Риме, а в Лондоне, – наконец и я показал свои знания по географии и тем положил конец никчемному спору.

Проулком мы вышли на берег озера. Дворы заборами нависали над водой. Между заборами и озером, по обрыву, вилась неприметная тропинка, протоптанная

рыбаками да нами, мальчишками. Почти за каждым двором у берега были устроены мостки. Кое у кого к ним были примкнуты лодки-плоскодонки. Но рыбаки здесь, на мостках, не сидели. Сидели дальше, справа, на плотине. Выше и левее был пляж. Какое-то время мы шли молча, Настя впереди, мы сзади. Тропинка вилась по берегу, повторяя изгибы озера.

– Что мы ходим тут, как придурки, озера не видели что ли? Пошли в бинокль смотреть, – предложил Данила.

– У тебя есть бинокль? – спросила Настя. – И молчишь?

– Он его специально привез, за тобой подглядывать, – съязвил Данила и, довольный своей шуткой, расхохотался.

– Свинья! Ты все хочешь испоганить, – возмутилась Настя.

– Чем же я бинокль испоганил? – и снова захохотал. – Пиккадилли в Риме. Отличница туфтовая.

Данила все-таки допек Настю и, только получив хорошего тумака, наконец успокоился.

Глава III. Вид с чердака

Мы вошли к нам во двор. Дед возился с пчелами. Бабушка же, увидев Настю, расцвела.

Бабушке всегда нравилась Настя: за независимый характер, за мальчишескую прямоту, за то, что та всегда здоровалась первая, – нравилась, и все. Поэтому, когда мы втроем появились в нашем дворе, бабушка ласковым взглядом проводила Настю, прошептав:

– Невеста.

А Данила, услышав такое сравнение, тут же перевел его на дворовый язык:

– Коза!

– Где? – спросила Настя.

– Где, где? – передразнил Данила, – вон в огороде.

Бабушка, приняв последнюю реплику за чистую монету, обеспокоенно посмотрела в огород.

– Ой, выгнать надо.

– Настя, тебя сейчас хворостиной попрут, – засмеялся Данила.

– Дурак ты, Данила, и не лечишься! – взорвалась Настя.

– Заткнись, мисс Панталоне. Кто тебя сюда звал? Катись в свой Рим на Пиккадилли.

Они готовы были снова сцепиться, но я вынес им бинокль и подал Насте.

– Десятикратный, – похвастался я.

Пока они его рассматривали, я переоделся в потертые шорты, сменил кроссовки на сандалии, оставив только фирменную кепку.

– Дай на джинсы глянуть, я такую фирму еще не видел, – заглядывая на веранду, где я переодевался, попросил Данила, – лейбл какой-то новый.

– Держи.

Данила ловко поймал штаны, и вдвоем с Настей они стали их рассматривать.

– В Турции шили, – авторитетно заявила Настя.

– Тоже мне, таможня, – съязвил ехидный Данила, – гляди, шов какой, с двойной стежкой, – и он наизнанку вывернул одну штанину. – Так шьют в Испании, а в Турции шьют в один шов и гнилыми нитками.

– Ты откуда знаешь, что гнилыми? – удивилась Настя.

– Климат у них морской, влажный, нитки и гниют.

– А в Испании что, не морской?

– Морской, но Испанию Гольфстрим омывает.

– Ты это серьезно?

– Вполне. Всю жизнь там Гольфстрим протекал.

– Я про нитки, – Настя начала злиться.

– Нет, про нитки в Гольфстриме я не читал, может, и плавают какие.

В очередной потасовке верх взяла Настя. Она от всей души наградила Данилу тумаком.

– Вот тебе Гольфстрим, а вот гнилые нитки.

На время между ними установилось перемирие. Они потеряли интерес к джинсам и разглядывали в бинокль наш огород.

Кроссовки я предусмотрительно задвинул подальше под тахту, чтобы в руках моих друзей, доморощенных экспертов, они не оказались елецкого пошива.

– Смотри! Пчелы-то какие большие! Как капустницы, даже страшно! – удивлялась Настя, протягивая мне бинокль.

– Полезли на чердак, – предложил Данила, – посмотрим сверху на озеро.

– А дед не заругает? – забеспокоилась Настя.

– Лезьте! Лезьте! Не заругает, только осторожно. Не свалитесь, – благословила свою любимицу бабушка, потихоньку слушавшая наш разговор.

Ход на чердак был через веранду. Первым по лестнице полез Данила. Я, как рыцарь, без задней мысли хотел пропустить вперед Настю, но услышал:

– Ишь, чего захотел? Бессовестный! Подглядывать?

– Нужна была ты мне, – обида обожгла меня. – Что я, твои мослы не видел? – и я полез вслед за Данилой.

– Ты меня вперед пускал, чтобы эта жирная бочка мне на голову свалилась? – оставшись последней, Настя решила оставить за собою и последнее слово, а заодно пройтись еще раз по моему приятелю.

– Я спущу тебя, язву, сейчас по лестнице, – протиснулся к люку Данила и навис над показавшейся Настиной головой, то ли протягивая руку, то ли действительно собираясь спустить ее с лестницы.

– Подай даме руку, рыцарь.

– Дама в панталонах!

– Это лосины, дурак! Разбираться надо!

– Лосины из псины! – затаскивая на чердак Настю, скаламбурил Данила и, довольный, захохотал.

На чердаке было пыльно и душно. Здесь, видно, никогда не убиралось. На стропилах висела многолетняя паутина.

– Открой окно, пусть протянет, – предложил я Даниле.

– Правильно, пусть протянет, а то кое от кого так одеколоном воняет, стоять рядом невозможно.

Настя поняла, что Данила бросил камень в ее огород, покраснела и немедленно огрызнулась:

– Это не одеколон, деревня-матушка, а духи «Восторг».

– Даже если это и духи «Восторг» – все равно льют не по целому флакону, а мажут немножко за ухом, – напирал Данила.

– Почему за ухом? – не поняла Настя.

– Глупая, за ухом даже свинью почешут, и то ей приятно, – развивал дальше свою мысль Данила. – А ты у нас – не свинья, а человек, или я не прав?