Приманка
Шрифт:
– Не думаю, что смогу сейчас есть. А ты давай подкрепись.
– Тогда попей. И не спорь со мной. Я точно знаю: после потери крови нужно много пить. – И кровотечение все еще продолжается... Сколько это может длиться?
При обследовании с помощью огарка свечи поразительных находок в подвале Дагу попалась коробка сушеного сассафраса, и, не будучи уверен в качестве колодезной воды, он приготовил для них обоих отвар. Оказалось, что ему ужасно хочется пить, и он показал Фаун пример, осушив подряд две кружки. Фаун послушно, как наивный юный дозорный, сделала то же самое. «И почему это они всегда делают все, что им скажешь?» Кроме тех случаев, конечно, когда не делают...
Даг уселся рядом с
– Я смог бы больше сделать для твоих... внутренностей – обычные штучки дозорных с использованием Дара, – если только...
– Дар, – перебила его Фаун, приподнимаясь и глядя на него серьезными глазами. – Ты обещал рассказать мне о нем.
Даг глубоко втянул воздух, гадая, как объяснить это крестьянской девчонке, чтобы она поняла его правильно.
– Дар... Это способность чувствовать все вокруг – любое живое существо, где оно находится, в каком состоянии... Да и не только живое существо, хотя они светятся ярче всего. Никто на самом деле не знает – то ли мир порождает Дар, то ли Дар порождает мир, только именно Дар высасывают из живых существ Злые, чтобы насытиться, и именно потеря Дара убивает все вокруг логова. Посередине действительно скверного места, опустошенного Злым, не только все, что когда-то было живым, умирает, даже скалы не могут сохранить свою форму. С помощью Дара Стражи Озера как раз и чувствуют жизненную силу.
– Это магия? – с сомнением спросила Фаун. Даг покачал головой.
– Не в том смысле, какой придают этому слову крестьяне. Нельзя получить что-то из ничего. Просто такова глубинная суть мира. – Даг в ответ на откровенно непонимающий взгляд Фаун попытался объяснить доходчивее: – Мы используем слова, которыми обычно описываем зрение, осязание и другие чувства, но на самом деле Дар на них совсем не похож. Это вроде того, как ты определяешь... Вот что, закрой-ка глаза.
Фаун озадаченно подняла брови, но послушалась.
– А теперь... Где низ? Покажи.
Палец Фаун показал на пол, и большие карие глаза открылись, все еще сохраняя недоуменное выражение.
– Как ты это узнала? Ты ведь ничего не видела.
– Я... – Фаун заколебалась. – Я чувствовала. Чувствовала всем телом.
– Вот и Дар на это похож. – Даг снова отхлебнул из кружки – теплый напиток успокаивал его горло. – Люди – самые сложные и самые яркие существа, которых видит Дар. Мы видим друг друга, если только не ограничиваем Дар, чтобы не отвлекаться. Это вроде того, как если прикрыть глаза или завесить фонарь плащом. И еще ты можешь... Стражи Озера могут уравнять свою жизненную силу с жизненной силой другого человека. Если удается уравнять в точности – почти что проникнуть в другого человека, – тогда можно поделиться силой, восстановить ритм, заживить рану, остановить кровотечение... вообще не дать пострадавшему соскользнуть в холодную темноту. Вернуть другого к равновесию. Я сделал такое с мальчишкой-дозорным... о боги, неужели это было всего прошлой ночью?
«Саун... Ах, нужно перестать думать о нем как о Сауне-Ягненке, иначе это как-нибудь сорвется у меня с языка, а он мне такого никогда не простит. В бою разбойник огрел его молотом, сломал ребра, ушиб сердце и легкие. Мне удалось сразу же влить в него жизненную силу, заставить танцевать со мной. Вышло довольно грубо, но я спешил...»
– Он бы умер? Если бы не ты?
– Э-э... может быть. Если он так решит, я спорить не буду: вдруг удастся, пока он под впечатлением, отучить его наконец от этих его замахов с плеча. – Даг ухмыльнулся, но тут же снова стал серьезным. Еще питья... проклятие, оно кончилось... – Беда в том... У тебя повреждена матка, я вижу это как дыру в твоей ауре. Только я не могу уравнять свою жизненную силу с твоей и помочь, потому что у меня-то матки нет. Такого органа у меня нет, и нет соответствующей жизненной силы. Будь тут Мари или одна из девушек, они, наверное, смогли бы помочь. Только мне не хочется оставлять тебя одну на восемь, а то и двенадцать часов – кто знает, сколько времени потребуется, чтобы их найти и привезти сюда.
– Нет, нет, не надо! – Фаун вцепилась в ногу Дага, потом смущенно отдернула руку. Она снова свернулась клубком, и Даг задумался: насколько сильные у нее боли? Очень сильные, решил он.
– Хорошо. Выходит, придется справляться по-крестьянски. Ты знаешь, что в таких случаях делают женщины на фермах?
– Ложатся в постель, я думаю.
– Твоя мать или сестры ничего тебе не рассказывали?
– Сестер у меня нет, а все братья старше меня. Матушка научила меня многому, но она не повитуха. И она всегда так занята... Я просто думаю, что тело ежемесячно очищает себя, хотя некоторые женщины при этом чувствуют себя плохо. По-моему, все в порядке, если крови немного, но плохо, если кровотечение сильное.
– Ладно, так скажи мне, как обстоят дела с тобой, хорошо?
– Хорошо, – с сомнением ответила Фаун.
Выражение лица девушки стало замкнутым и сосредоточенным. Она словно мучительно, лишившись Дара, пыталась расслышать, где ее тело фальшивит, или напрасно высматривала внутри себя тот, другой огонек, который так ярко горел только сегодня утром, а теперь погас. Пожалуй, решил Даг, Фаун была слишком молчалива с того момента, как они выбрались из логова. Это заставляло его тревожиться и отчаянно искать выход.
Даг подумал, не стоит ли ему приписать себе нескольких сестер, чтобы поднять свой авторитет.
– Знаешь, я ведь очень опытный дозорный, – выпалил он в напряженной тишине. – Я однажды принял роды на дороге у Мертвого озера. – Тут он усомнился, что в данных обстоятельствах о том происшествии стоило рассказывать, но было слишком поздно менять тему. – Ну, не одной рукой, конечно, тогда у меня были еще обе руки, только все равно я был очень неуклюжим. К счастью, это был четвертый малыш у той женщины, и она была в состоянии говорить мне, что делать. Так она и поступила – не стесняясь в выражениях. Ей не очень-то понравилось, что приходится обходиться моей помощью. Как только она меня не обзывала! Ее ругательства я берегу как сокровище – они очень пригодились мне, когда пришлось учить уму-разуму бестолковых молодых дозорных. Мне тогда было двадцать два, и я ужасно гордился своим подвигом, словно сам родил младенца. Скажу тебе честно: ни одного разбойника я не боялся так, как той женщины.
Рассказ вызвал у Фаун слабую улыбку, как Даг и надеялся. Вот и хорошо, что он не стал придумывать несуществующих сестер: ведь Фаун могла спросить, как их зовут, и тут воображение могло ему изменить. Веки Дага стали такими тяжелыми, словно кто-то незаметно привесил к ним свинцовые гири. Комната начинала неприятно кружиться.
– Очень откровенная была та женщина. Показала мне пример, которого я никогда не забуду.
– Это заметно, – пробормотала Фаун и, помолчав, добавила: – Спасибо тебе.
– Ну, ты покладистая пациентка. Мне не придется брить тебя утром, и ты не запустишь мне в голову сапогом, потому что у тебя все болит и ты проснулась не в духе. Капризные и всем недовольные дозорные – та еще компания. Можешь мне поверить.
– Они и в самом деле кидаются сапогами?
– Да. Я по крайней мере кидался.
Даг зевнул так, что у него свело челюсть. Все его синяки и ушибы решили напомнить о себе. Заговорив о сапогах, Даг вспомнил о том, что не снимал их два... нет, четыре дня: он и спал в них в ночь накануне стычки с разбойниками. Медленно поднявшись, он принялся расшнуровывать сапоги.