Приметы времени
Шрифт:
– Это не так. Только мне нужно кое-что сначала провернуть, поможешь?
– Что нужно сделать?
– Я сейчас позвоню жене, начну разговор, а ты, подойдя ближе, громко скажи: «Давай, Антон, иди к нам, я уже успела соскучиться».
– Так, понятно. Хочешь вызвать ревность жены? Только это бесполезно. Если она у тебя гулёна, то ее это не остановит, а если другого любит, то тем более. Но мне не жалко, я подыграю.
Кирилл, притворяясь спящим, подслушивал, как разыгрывается дешевый спектакль. Услышав ответ жены, интеллигент разочарованно отключил телефон и сказал:
– Ты была права. Она сказала, что встретила другого и ей безразлично один я или с другой женщиной. Очень прошу, оставь меня сейчас одного.
– Без проблем. От близости со мною тебе сейчас точно легче не станет. Но если передумаешь, зови.
Девушка вышла из комнаты. От окна до Кирилла донеслись всхлипывающие звуки рыданий. С кресла ему были видны подрагивающие плечи мужчины, осознавшего невозможность вернуть к себе любовь.
Кирилл встал и тихо, стараясь ступать бесшумно, покинул гостеприимную квартиру. Ему хотелось сохранить за собой моральное право в будущем обвинять Ларису в возможной супружеской измене.
Минута славы
Борис Петрович с забинтованной щекой вышел из поликлиники и присел на скамейку в ближайшем сквере. Рядом две моложавые бабули наблюдали за бегающими за голубями внуками. Одна из пожилых женщин, заметив рабочих, вешающих праздничные флаги, благодушно заметила:
– Ко Дню Великой Победы готовятся. Ветеранов мало уже осталось.
– Да, конечно, в основном те, кого призвали в конце войны.
– Мой внук с портретом прадеда на шествие «Бессмертного полка» ходил. Никто своих героев не забывает. Это правильно.
Тут вмешался в разговор Борис Петрович:
– Вы все правильно говорите. У меня самого дед до Кёнигсберга дошел. Только и нашему поколению тоже пришлось повоевать.
– Это как же? Вам же и семидесяти, наверное, нет.
– Вот, видите заплатку у меня на щеке. Это последствие боевого столкновения. Только что в поликлинике, хирург щеку разрезал и достал подарок от врага.
– Не уж -то, пулю?
– Нет, кусок гранита, отлетевший в меня при отражении огневой атаки. Больше полувека под кожей «сидел». А тут пошел в кость, мог скулу порвать.
– Ой, как интересно. Расскажите.
– Дело государственное, секретное. Хотя времени прошло много, наверное, можно рассказать кое-что без лишних деталей.
– Мы никому не скажем, да и вас, наверное, больше не увидим. Вы нас очень заинтриговали.
– Ну, так и быть. Призвали меня служить в начале шестидесятых годов, в разгаре обострения международных отношений. Послали медбратом в военную часть на Шпицберген. Наш госпиталь помещался метрах в четырехстах от самой части. Это и спасло. Как-то утром прибегает молодой солдатик без шинели, в одной гимнастерке, и кричит: Беда. Высадились натовцы с подводной лодки и всех наших офицеров вместе с солдатами вырезали. Я, говорит, случайно уцелел. Сейчас госпиталь атакуют. А начальник мой, майор Медведев, как назло за лекарствами уехал. И у меня пятеро больных солдатиков на попечении. Я им велел одеться и скрыться в пещере. Сам занял место у входа. Из оружия у меня только автомат и два магазина патронов. Прошло минут двадцать, смотрю, идут вооруженные до зубов солдаты.
– Какой нации?
– А черт их разберет. Помню только на голове береты с помпонами. Я подпустил их метров на двадцать и дал очередь. Сразу троих свалил. Остальные открыли по мне ответный огонь. У меня лишь один магазин патронов остался. Перевел я автомат, на одиночную стрельбу. Думаю, буду держаться до последнего. Но тут в небе появились наши вертолеты и начали с них стрелять по натовцам. Видимо, наша разведка их обнаружила. Они в панике сбежали на свою подводную лодку и уплыли. Я чудом жив остался.
– А как ранение получили?
– Я, в горячке бое и не заметил, как вражеская пуля отбила кусок гранита, и он мне щеку пробил.
– Вас хоть наградили?
– Сделали представление на орден, но в верхах решили не портить отношения с НАТО и этот инцидент не придавать огласке. Мне дали только медаль «За боевые заслуги». Я ее в шкатулке храню на полке шкафа. Даже внукам не показываю. То боевое столкновение было строго засекречено.
– Надо же, какой вы молодец. Жаль, что не можете эту историю публично рассказать.
– Да, в такое время шальное живем.
Внезапно старушки стали собираться. Наступило время вести внуков на обед. Борис Петрович остался сидеть один на скамейке. Ему идти домой не хотелось. Там его ждало постоянное раздражение детей и внуков от присутствия больного и никому не нужного старика. Проходя мимо поликлиники, Борис Петрович вспомнил, как хирург час назад разрезал ему нарыв на щеке.
Никогда он не был на Шпицбергене и не стрелял из автомата, а служил медбратом в подмосковном госпитале. Он и сам не мог сказать, зачем сочинил историю о своем героическом прошлом, но вспоминая восхищенные взгляды доверчивых женщин, ощущал гордость за свой выдуманный от начала до конца подвиг.
Как бы то ни было, но свою минуту славы в противовес бесправному и скучному существованию в своей семье он получил.
Кто в доме хозяин
Небо потемнело, пророкотал гром, и сверху хлынули холодные струи дождя. Сыщик Силов выругался: «Проклятая работа! Умные люди сидят в офисах, а я иду на встречу с агентом, который вряд ли явится в такую погоду».
Силов завернул за угол и удивленно присвистнул, увидев своего секретного информатора. Пашка, заметив издали опера, поспешил юркнуть в подъезд. Силов, убедившись, что за ним нет «хвоста», вошел следом. Здесь, между третьим и четвертым этажами старого, наполовину выселенного дома, он мог без опаски пообщаться с источником. Заметив на лице агента торжественную ухмылку, сыщик ощутил надежду на получение ценной информации.
Едва сдерживая нетерпение, Пашка, дыша густым перегаром, начал быстро говорить. По мере его рассказа лицо Силова темнело. Вместо важных сведений агент, красочно живописал, как два дня назад подсадил в машину на Мосфильмовской улице голосующую женщину. Узнав в пассажирке популярную актрису, разразился комплиментами. И она, растаяв, пригласила его домой попить чаю. Из мужского бахвальства, Пашка начал расписывать детали физической близости. И Силов невольно ощутил острый укол ревности: «Надо же! Красивая умная женщина, в которую влюблены миллионы, отдалась первому встречному, да еще ранее судимому мужику. Хотя Пашка парень видный. Могла, конечно, на него и запасть от скуки или из желания отомстить мужу за измену».