Принц и нищий [Издание 1941 г.]
Шрифт:
— Его отец? Я не знаю, что ты хочешь сказать. Но я знаю, что я твой отец… И ты скоро в этом убедишься…
— О, не шути, не лукавь и не медли! Я устал, я изранен, я не в силах терпеть. Отведи меня к моему отцу-королю, и он наградит тебя такими богатствами, какие тебе и не снились в самом причудливом сне. Верь мне, верь, я не лгу тебе, я говорю чистую правду! Протяни мне руку, спаси меня! Я поистине принц Уэльский!
С изумлением уставился Джон Кэнти на мальчика и, качая головой, пробормотал:
— Спятил, сошел с ума!
Потом он опять схватил его за ворот, хрипло засмеялся и выругался.
— Но рехнулся ты или нет,
И он потащил за собою упиравшегося, безумно разъяренного принца и скрылся вместе с ним в одном из ближайших дворов, провожаемый веселыми криками толпы уличных бездельников.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Том в роли патриция.
Том Кэнти, оставшись один, в кабинете принца, отлично использовал свое одиночество. То так, то этак становился он перед большим зеркалом, любуясь своим великолепным нарядом: потом отошел, подражая благородной осанке принца и все время наблюдая в зеркале, какой это производит эффект. Потом обнажил красивую шпагу и с глубоким поклоном поцеловал ее клинок и прижал к груди, как делал это пять или шесть недель назад на его глазах один благородный рыцарь, отдавая честь коменданту Тауэра, при передаче ему знатных лордов Норфолька и Суррея для заключения в тюрьму. [8] Том играл изукрашенным драгоценными камнями кинжалом, висевшим у него на бедре, рассматривал изысканное и дорогое убранство комнаты, садился по очереди в каждое из роскошных кресел и думал о том, как возгордился бы он, если бы мальчишки со Двора объедков могли глянуть сюда хоть на миг и увидели его в таком великолепии. Поверят ли они чудесной сказке, которую он расскажет им, когда вернется домой, или будут качать головами и приговаривать, что от чрезмерного напряжения фантазии он в конце концов лишился рассудка?
8
Томас Говард, герцог Норфолькский (1473–1554), был заключен в тюрьму по обвинению в государственной измене. Его сын, Генри Говард, лорд Суррей, был заключен в тюрьму одновременно с ним и казнен в 1547 году.
Потом обнажил шпагу…
Так прошло с полчаса. Тут он впервые подумал, что принца что-то долго нет, и почувствовал себя одиноким. Скоро изящные игрушки, окружавшие его, перестали его забавлять; он жадно прислушивался к каждому звуку; сперва ему было не по себе, потом он встревожился, потом загрустил. Вдруг войдут какие-нибудь люди и застанут его в одежде принца, а принца нет, и никто не объяснит им, в чем дело. Ведь они, чего доброго, тут же повесят его, а потом уж доберутся до истины. Тревога его все росла; весь дрожа, он тихонько отворил дверь в прихожую. Нужно поскорее отыскать принца. Принц защитит его и даст ему свободу. Шестеро великолепно одетых господ, составлявших прислугу принца, и два молодых пажа знатного рода, нарядные, словно бабочки, вскочили на ноги и низко поклонились ему. Он поспешно отступил и захлопнул за собою дверь.
«Они смеются надо мной! — сказал он. — Они сейчас пойдут и расскажут… О, зачем я попал сюда на свою погибель!»
Он зашагал из угла в угол в неописуемом страхе, и стал прислушиваться, вздрагивая при каждом шорохе. Вдруг дверь распахнулась, и шелковый паж доложил:
— Лэди Джэн Грей.
Дверь затворилась, и к нему подбежала вприпрыжку прелестная богато одетая девочка. Вдруг она остановилась и выговорила с огорчением:
— О! отчего ты так печален, мой принц?
Том обмер, но сделал над собой усилие и пролепетал:
— Ах, сжалься надо мною! Я не принц, я всего только бедный Том Кэнти из Сити, со Двора объедков. Прошу тебя, позволь мне увидеть принца, дабы он, по своему милосердию, отдал мне мои лохмотья и позволил уйти целым и невредимым отсюда. О, сжалься, спаси меня!
Мальчик упал на колени, моля не только словами, но и взглядом и с мольбою протягивая к ней руки. Девочка, казалось, онемела от ужаса, потом воскликнула:
— О, милорд, ты на коленях — передо мной!
И в страхе убежала, а Том, ошеломленный отчаянием повалился на пол и сказал про себя: «Нет помощи, нет надежды! Сейчас придут и возьмут меня».
Между тем, пока он лежал тут, цепенея от ужаса, страшная весть разнеслась по дворцу. Она переходила от слуги к слуге, от лорда к лэди, — громко об этом говорить никто не решался, — и по всем длинным коридорам, из этажа в этаж, из зала в зал проносилось: «Принц сошел с ума! Принц сошел с ума!» Скоро во всех гостиных, во всех мраморных вестибюлях собрались небольшие толпы блестящих лордов и леди и других, не менее ослепительных, хотя и менее знатных, особ; все они оживленно шептались друг с другом, и на каждом лице была скорбь. Внезапно между этими группами появился пышно разодетый царедворец и мерным шагом обошел всех, торжественно провозглашая:
Именем короля!
Под страхом смерти, воспрещается внимать этой лживой, и нелепой вести, обсуждать ее и выносить за пределы дворца!
Они вскочили на ноги и низко поклонились ему.
Шушуканье сразу умолкло, как будто все шептавшиеся вдруг онемели.
Скоро по коридорам пронеслось пчелиное жужжание:
— Принц! Смотрите, принц идет!
Бедный Том медленно шел мимо низко кланявшихся ему придворных, стараясь отвечать им такими же поклонами и смиренно поглядывая на всю эту странную обстановку растерянными, жалкими глазами. По обе стороны его шли двое вельмож, поддерживая его под руки, чтобы придать твердость его походке. Позади шли придворные врачи и несколько лакеев.
Вскоре Том очутился в богато убранной комнате и услышал, как дверь затворилась. Пришедшие с ним стали полукругом. Впереди, в глубине комнаты, полулежал на кушетке очень громоздкий, очень толстый мужчина с широким, обрюзгшим лицом и суровым взглядом. Огромная голова его была совершенно седая; бакенбарды, обрамлявшие его лицо, были тоже седые. Платье на нем было из богатой материи, но поношено и местами слегка потерто. Ноги у него были распухшие; одна из них была забинтована и покоилась на подушке. В комнате царила тишина, и все, кроме этого человека, почтительно склонили головы. Этот калека с суровым лицом был грозный Генрих VIII.
Он заговорил, и лицо его вдруг стало ласковым.
— Ну, что, милорд Эдуард? Что, мой принц? Что это тебе вздумалось дурачить такою жалкою шуткою меня — твоего доброго отца-короля, который любит тебя и ласкает…
Бедный Том выслушал, насколько ему позволяло его удрученное состояние, начало этой речи, но когда слова: «твоего доброго отца-короля» — коснулись его слуха, он весь помертвел и, как подстреленный, упал на колени. Он поднял кверху руки и воскликнул:
— Ты — король! Ну, тогда я погиб!