Принц и нищий (С иллюстрациями)
Шрифт:
– Поросенок жирный и, должно быть, превкусный; я его покупаю. Получай свои восемь пенсов.
– Восемь пенсов! Ты с ума сошел! Так я тебе его и отдала за восемь пенсов! Поросенок мне самой стоит три шиллинга восемь пенсов звонкой монетой прошлого царствования, а ему подавай за восемь пенсов!
– Так это твое последнее слово? Ладно. А кто присягал, что поросенок стоит восемь пенсов? Значит, ты приняла ложную присягу? Идем, коли так, к господину судье, – он нас рассудит! А мальчишку велит повесить.
– Постой, погоди; я согласна, на все согласна. Давай сюда восемь пенсов, только, ради Бога,
Женщина ушла, заливаясь слезами. Гендон поспешно вернулся в присутственную залу. Вслед за ним вошел и полицейский, припрятав свою добычу в надежное местечко. Судья еще некоторое время что-то записывал в книгу; потом прочел королю мудрую, но снисходительную отповедь и приговорил его к непродолжительному тюремному заключению и публичному наказанию плетьми. Король был ошеломлен; он открыл было рот, готовясь, вероятно, излить на судью весь запас своего королевского гнева, но, к счастью, вовремя заметил отчаянные жесты Гендона, кое-как сдержался и промолчал. Гендон схватил его за руку, откланялся судье, и затем оба, в сопровождении полицейского, двинулись в тюрьму. Как только они вышли на улицу, король с негодованием вырвал у Гендона руку и сердито сказал:
– Неужели ты думал, что я соглашусь идти в тюрьму? Ах ты глупец! Пока я жив, этого не будет!
– Послушайте: верите вы мне, наконец, или нет? – сказал Гендон резко. – Ради Бога, замолчите, а то вы испортите все дело. Все в руках Божьих: ни вы, ни я ничего тут не можем сделать; остается только терпеливо ждать. Будет чему радоваться – будем радоваться; а нет, – так будет еще время горевать.
Глава XXIV
Побег
Короткий зимний день был на исходе. Улицы опустели; только кое-где попадались запоздалые прохожие, да и те торопились, точно хотели поскорее управиться со своими делами, чтобы укрыться по домам от резкого ветра и наступающих сумерек; все бежали чуть не бегом, не оглядываясь по сторонам, и никто не обращал внимания на наших путников, никто их даже не замечал. «Странное положение для короля, – думал бедняжка Эдуард VI, – король идет в тюрьму, и никого это не только не трогает, но даже не удивляет». Между тем полицейский вывел их на пустую рыночную площадь, и они стали пересекать ее наискось. Когда они дошли до середины площади, Гендон придержал полицейского за руку и сказал ему вполголоса:
– Погоди минуточку, братец, здесь нас никто не услышит, – мне надо сказать тебе два слова.
– Нельзя, сэр, не дозволяется. Прошу вас, не задерживайте меня; уже и так скоро ночь на дворе.
– А ты все-таки погоди, потому что мое дело и тебя близко касается. Повернись к нам спиной и притворись, что ничего не видишь: дай мальчугану убежать.
– И вы смеете мне это предлагать! Арестую вас именем…
– Стой, не спеши. Смотри, не дай маху, – и, понизив голос до шепота, Гендон добавил: – Ты купил поросенка за восемь пенсов, но он может дорого тебе обойтись. Берегись, любезный, как бы не поплатиться за него головой!..
Эта неожиданность ошеломила полицейского, но немного погодя он оправился и на чем свет стоит начал ругаться. Гендон терпеливо подождал, пока он угомонился, и тогда сказал:
– Ты пришелся мне по душе, и я хочу выручить тебя из беды. Заметь себе хорошенько:
– Вот видишь, как твердо я запомнил. Если представится случай, я могу все повторить хоть самому судье.
Полицейский на минуту онемел от страха, но скоро овладел собой и ответил с напускной развязностью:
– Вы делаете из мухи слона. Это была просто шутка.
– Ну, а поросенка ты тоже взял в шутку?
– Конечно. Говорят вам, я шутил, – резко сказал полицейский.
– Я готов тебе верить, – отвечал не то серьезно, не то с насмешкой Гендон. – Так вот что: подожди меня здесь, а я сбегаю потолкую с господином судьей, он лучше нашего знает толк и в законах, и в шутках.
Он повернулся и, не переставая приговаривать, пошел назад. Полицейский в нерешительности потоптался на месте, потом раза два выругался и закричал:
– Эй, стойте, любезный, пожалуйста, подождите минутку! Вы вот сказали – судья. Да знаете ли вы, что судья так же мало способен понять шутку, как деревянный чурбан? Подите сюда, потолкуем. Я вижу, что попал впросак, – все из-за шутки, – невинной, глупейшей шутки. Я человек семейный – у меня жена, дети… Скажите толком, чего вам от меня нужно?
– Чтобы ты ненадолго – пока, не торопясь, можно сосчитать до ста тысяч, – ослеп, оглох и остолбенел, – сказал Гендон таким тоном, точно дело шло о самом простом одолжении.
– Да ведь это будет моей погибелью, почтеннейший, – сказал полицейский с отчаянием. – Рассудите сами, сударь: с какой стороны ни взглянуть, ясно, что это была просто шутка. Но пусть даже это была и не шутка, – так и то за такую малость самое большее, чем я рискую, это получить нагоняй от судьи.
– Однако подобные шутки носят очень определенное название в кодексе уголовных законов, – с леденящей торжественностью ответил Гендон. – Сказать, какое?
– Я этого не знал! Ей-ей, не знал! Мне и не снилось, что об этом сказано в законах.
– Как же, сказано. И называется это вымогательством. Закон гласит: Non compos mentis lex talfionis sis transit gloria mundi.
– Ax, Бог ты мой!
– И полагается за это смертная казнь!
– Господи, спаси меня, грешного!
– Воспользовавшись опасностью, грозившей твоему ближнему, ты употребил во зло чувство сострадания и почти даром завладел чужою собственностью, стоимость которой превышает тринадцать с половиной пенсов. В глазах закона это – преступление, вымогательство при исполнении служебных обязанностей, и полагается за это смертная казнь через повешение, без милости, снисхождения и пощады, без отпущения грехов и церковного покаяния.
– Поддержите, поддержите меня, сэр, не то я сейчас упаду! Сжальтесь надо мной! Не погубите! Я повернусь спиной и притворюсь, что ничего не вижу.
– Вот так-то лучше, приятель. Что умно, то умно. А поросенка возвратишь?
– Возвращу, возвращу, и ни за что, никогда в жизни, не дотронусь больше ни до какого поросенка, будь он во сто раз лучше и жирней! Идите – я слеп, я ничего не вижу. Скажу уж, что вы ворвались в камеру и силой отняли у меня арестанта. Дверь-то у нас совсем ветхая, еле держится, – я сам ее ужо выбью под утро.