Принц Лестат
Шрифт:
А потом вдруг голоса бессмертных по всему миру утихли.
Неведомая катастрофа унесла жизни кровопийц по всей планете.
Антуану казалось, он последний, кто остался в живых. Он кочевал из города в город, зарабатывая игрой на скрипке, снова спал на кладбищах и в заброшенных подвалах, откуда его снова и снова выгонял голод. Ошеломленный, растерянный, он жаждал обрести хоть какое-то убежище, но не знал, где и как. По вечерам он пробирался в многолюдные кабаки и ночные клубы: затем лишь, что там его омывало человеческое тепло, касались людские тела, окружало море счастливых голосов, аромат крови.
Что сталось
В Чикаго ему удалось обзавестись настоящим жилищем. Как ни странно, ремесло уличного музыканта приносило вполне неплохой доход. Вскоре его появление каждый вечер встречала толпа поклонников. Перебраться с улицы в бары и рестораны оказалось совсем несложно, и вот он уже снова сидел за роялем в полутемном ночном клубе, а из поставленного рядом бокала для бренди торчали двадцатидолларовые купюры.
Со временем он снял выкрашенный белой краской старинный деревянный трехэтажный особняк в предместье под названием Оук-Парк, купил себе кофр, чтобы отсыпаться там днем, и собственное пианино. Соседи-смертные оказались очень приятными людьми. Он щедро платил им, чтобы они нанимали для него садовников и уборщиц, а иной раз поутру, пораньше, сам подметал тротуар перед домом здоровенной желтой метлой. Ему нравилось это занятие – шелест метлы, куча сухих пожелтевших листьев, чистая мостовая. Так ли уж надо презирать весь мир смертных?
Поросшие старыми деревьями улицы Оук-Парка благотворно влияли на Антуана, умиротворяли и успокаивали. Скоро он уже покупал приличную одежду в ярко освещенных местных магазинчиках и с полуночи до рассвета смотрел телевизор у себя в гостиной, познавая современный мир, в котором теперь оказался: как он устроен и что в нем принято. Непрестанный поток художественных и документальных фильмов, мыльных опер и новостных передач обучил его всему необходимому.
Откинувшись на спинку удобного мягкого кресла, он дивился на голубые небеса и сиявшее с огромного экрана ослепительное солнце. Любовался стремительными и элегантными американскими автомобилями, несущимися по горным дорогам или по просторам прерий. Слушал, как серьезный профессор в очках вещает о «восхождении человека».
А ведь были еще и записи симфоний, полномасштабных опер, бесконечных концертов лучших виртуозов мира! Антуан чуть не сошел с ума от обрушившейся на него красоты – от возможности лицезреть в цвете и во всех подробностях, как в Лондонской филармонии исполняют Девятую симфонию Бетховена или как великий Ицхак Перельман в сопровождении оркестра штурмует концерт Брамса.
Выбираясь поохотиться в Чикаго, он теперь покупал билеты на восхитительные спектакли в огромном здании оперы, восторгавшем его размерами и роскошью. Он наконец начал осознавать все богатство мира. Осознавать новую эру, словно бы специально созданную для удовлетворения его чувства прекрасного.
А где же в этом мире был Лестат? Что с ним сталось? В музыкальных магазинах еще продавались его старые альбомы. Не составляло труда купить видео с того единственного концерта, на который стеклась
Но вот что стало труднее в эти новые дивные времена, так это охота. Немало приходилось побродить по улицам, чтобы встретить какого-нибудь презренного негодяя, каких в минувшие годы водилось кругом в изобилии. В современном большом городе Антуан так и не отыскал клоаку, подобную Варварскому Берегу в Сан-Франциско. Однако он не жаловался. Он вовсе не «любил» свои жертвы. Никогда не играл в эти игры. Просто хотел утолить голод – и утолял.
Наметив себе жертву, он становился безжалостен. Никто – ни мужчина, ни женщина – не мог от него скрыться. Ему не составляло труда пробраться в темный уснувший дом и приласкать добычу жадными и грубыми руками. Кровь есть кровь.
Очень скоро его уже приглашали играть за немалые деньги в лучших ресторанах города, а чаевые приносили ему и того больше. И он научился искусно охотиться среди невинных – на переполненных танцплощадках цедить по глоточку кровь то одной, то другой жертвы, никого не убивая и даже не калеча. Для этого требовалась немалая самодисциплина, но Антуан овладел ею в совершенстве. Он прекрасно умел делать все, что требовалось, чтобы выжить в современном мире, стать частью эпохи, ощущать себя полным сил, гибким – и да, бессмертным.
Со временем притязания его все возрастали. Чтобы жить припеваючи в этом мире, нужны документы, нужны деньги. У Лестата всегда были документы. У Лестата всегда было целое состояние. В те давно минувшие вечера Лестат считался респектабельным и уважаемым джентльменом. Портные и владельцы лавок специально задерживались подольше вечером, чтобы удостоиться его посещения. Он слыл покровителем искусств, видным членом общества и благосклонно кивал прохожим, с которыми ему довелось встретиться на Джексон-сквер или на ступенях собора. У Лестата имелся свой адвокат, который вел все его дела. Лестат всюду приходил и уходил, когда вздумается.
«Это сущие пустяки, – когда-то сказал он. – Мое состояние поделено между многими банками. У меня всегда будет все, что только потребуется».
Антуан хотел добиться такого же положения. Надо учиться. Однако природного таланта у него не оказалось. Наверняка кто-то сумеет подделать для него документы – надо только как следует сосредоточиться на этой проблеме. Еще бы неплохо позаботиться о вопросах безопасности… и обзавестись автомобилем, мощным американским автомобилем, способным за одну ночь перенестись на много-много миль.
Голоса зазвучали снова.
Бессмертные возвращались – в несметном количестве появлялись в городах Северной Америки. Голоса звенели, без умолку повествуя о том, как вампиры расселяются по всему миру.
Прежняя царица погибла, была уничтожена. Однако Лестат и совет бессмертных выжили, а новой Матерью стала рыжеволосая вампирша, такая же древняя, как прежняя царица. Ее звали Мекаре, она была колдуньей, и у нее не было языка.
Новая Царица Проклятых хранила молчание. Хранили молчание и те бессмертные, что сумели выжить вместе с ней. Никто не знал, что с ними сталось, куда они ушли.