Принц на горошине. Сказки для любовника
Шрифт:
Мораль. После пробуждения очень хочется плакать от полноты чувств, и дальше реветь – по инерции. Тут, самое главное, не превратиться в Царевну Несмеяну, а хуже того – в помесь Спящей красавицы с Царевной Несмеяной, а то будешь половину суток спать и половину суток – плакать.
14.06.2013
Три апельсина
Лукас Кранах Старший «Адам и Ева»
В одном большом пыльном и душном городе под названием Москва, наравне с простыми людьми, жили принцы и принцессы. Они женились и выходили замуж не только друг за друга, но и за простых
В этом городе жил и тот принц, о котором мы хотели рассказать любезному читателю. Принцев в городе – пруд пруди, а полукровок ещё больше. Особенно на юго-востоке города, несмотря на то, что там была совсем плохая экологическая обстановка, обусловленная господством северо-западных ветров.
В этой провинции жили многие известные особы, например, Принц-на-горошине, очень достойный господин, его уважали горожане, потому что они приладились сверять по нему свои часы. Они переводили стрелки по педантичному принцу: он выходил из дому ровно в двенадцать, и ушлые горожане сразу переводили стрелки на двенадцать, от этого и пошло известное выражение «перевести стрелки», потому что дотошный принц всегда точно выходил из дому и этим очень помогал неорганизованным городским ротозеям.
Плотность расселения принцев в этой замечательной провинции была так высока, что по соседству с Принцем-на-горошине жил и принц, о котором пойдет речь в нашем повествовании.
И дом принца и дома вокруг были построены из камня, потолки в них высокие, стены толстые и крепкие: строили их пленные солдаты побеждённой армии. Они с каждым камнем замуровывали в стены свою тоску по родине, горечь поражения и погибшие надежды. Поэтому стены домов были больше похожи на стены темниц или гробниц, и все, кто жил потом в этих домах, тоже чувствовали необъяснимую тоску и грусть. Когда художники в этих домах писали картины, то выходили у них иконы, с которых печальными глазами смотрели давно ушедшие люди, и никто не смел повесить в своих домах эти картины. Когда композиторы сочиняли музыку, то вместо польки получался траурный марш, и все, кто слушал эти песни, начинали плакать навзрыд и не могли остановиться.
Если в таком доме поселялся писатель, то, что бы он ни писал, всё выходило грустным. Писал он сказку, получалась грустная сказка, писал он повесть – получался панегирик, если писал роман, то сам плакал так, что слёзы заливали тетради, и он не мог писать дальше – по-мокрому, и получался слезливый роман; если писал стихи, то они получались такими печальными, что никто не мог прочитать дальше первого четверостишия, потому что на втором начинал так рыдать, что попытайся он прочесть всё-таки дальше, то никто ничего бы не понял из-за душивших поэта рыданий.
Окна в домах были высокие. А вокруг домов разрослись апельсиновые деревья так, что почти совсем скрыли дом Принца. Высокие апельсиновые деревья чувствовали малейшее дуновение ветра. Вы скажете, что это чепуха, и что в Москве апельсиновые деревья вообще не растут! А если бы благодаря какой-либо климатической аномалии и росли, то листики у апельсиновых деревьев плотные, кожистые, и на ветер им решительно наплевать, то вы будете не правы. Это были необыкновенные апельсиновые деревья. Во-первых, они появились в одну ночь, и не маленькими хрупкими ростками, а сразу высокими деревьями, и шумели так, будто говорят с вами, будто что-то тревожно и настойчиво шепчут, а во-вторых, листья у них были не плотными, как у обыкновенных апельсиновых деревьев, а мягкими, как нежные ручки молоденьких девушек. Но в остальном эти апельсиновые деревья были такими же, как остальные: цвели, как положено, два раза в год, весной и осенью, цветы у них, как и положено, благоухали так, что можно влюбиться в цветущее апельсиновое дерево раз и на всю жизнь.
Когда они цвели, то в Москве количество свадеб уменьшалось ровно в два раза, потому что все невесты города, ведомые каким то шестым или даже скорее двенадцатым чувством, превращались в золотых пчёл и прилетали в эту апельсиновую рощу на запах флёр-д-оранжа, устраивались в душистых цветах и спали всю ночь напролёт, забыв о свадебных хлопотах. Днём летали пчёлами и опыляли апельсиновые цветы, собирая нектар. Некоторые невесты так привыкали, что не хотели возвращаться домой, так и жили насекомыми в апельсиновых цветах. Половина всех прилетевших, очнувшись от сладкого дурмана, внезапно
Если женихам было наплевать на своих невест, и они не ждали их и не приносили им одежду, то девушки так и оставались пчёлами, но не расстраивались: болтали между собой на пчелином языке, непонятном людям, были счастливы как никогда и ни под каким буквально видом не хотели вновь становиться людьми. Они собирали особенный мёд. Прозрачный светло-оранжевый мёд, запах апельсина был он него как живой, а вкус! Мёд обволакивал язык, поднимался и плыл по нёбу, скользил, бил в нос и попадал прямой дорожкой прямо в мозг. Каждому, кто этот мёд пригубил, он напоминал поцелуй с любимым: кружил голову, словно все ваши мечты, даже погибшие, вновь оживали и пускались в пляс рука об руку с воскресшими надеждами. Люди, вкусившие волшебный мёд, начинали писать хорошие стихи, сочинять чудную музыку, писать настоящие картины, и т. д. и т. п. Но была одна тонкость: простым людям такой мёд вообще пробовать было нельзя, не потому, что не положено по чину, а потому, что люди сходили с ума, пригубив этого мёда, у них отнимался язык, они теряли голову, память и здравый смысл, в ушах звучала музыка богов, и если принцы и принцессы могли вынести без особенного вреда здоровью божественную музыку, то простые смертные катались от боли по полу и часто после этого становились глухими или даже погибали. Если не погибали, то наносили тяжкий вред своему здоровью, просто попробовав этот волшебный мёд, страдая после этого головокружениями и мигренями. Полукровки не умирали, но долго не могли придти в себя, раздираемые противоречивыми чувствами: им одновременно хотелось и плакать, и смеяться, кричать от горя и петь от счастья. И только чистокровные принцы и принцессы могли вкушать этот мёд, не опасаясь последствий.
В этой-то апельсиновой роще и жил по соседству с его другом, Принцем-на-горошине, тот принц, о котором пойдет речь. Жил он на самом верху, в одной из двух башен на крыше дома. Башня была двенадцатиугольной и имела соответственно двенадцать окон. Принц не оставлял шторы на всех окнах открытыми, оставлял обычно два, иногда три окна, чтобы чувствовать себя защищенным. Иногда вечером он гасил у себя в башне свет, и смело отодвигал все шторы, и тогда во все двенадцать окон сразу глядели и шелестели апельсиновые деревья, их цветы и плоды не давали принцу покоя. Он всё время чувствовал неясное влечение.
Однажды вечером он увидел, что мимо его окон летит живая золотая сеть, а в самом центре золотого трепещущего облака находится огромная пчела – матка, понял принц. Если простой человек увидел бы то же, что узрел наш принц, то ничего бы не понял, а подумал, что это вечерний ветер слишком сильно дохнул на апельсиновые деревья и сорвал лепестки цветов и несет их теперь неизвестно куда. Принц переходил от одного окна к другому, не упуская пчёл из виду, благодаря своим двенадцати окнам.
Он увидел, как Королева пчёл, окруженная золотым мерцающим облаком, опустилась на апельсиновое дерево прямо перед его южным окном на расстоянии примерно пяти метров. «Вероятно там её покои», – подумал принц. Он решил завтра при свете дня забраться на это дерево и посмотреть на её золотой улей.
Как только рассвело, он, ловко как обезьяна, забрался на дерево, в кроне которого вчера вечером скрылась Королева пчёл. Появление его глаза в шестиугольном окне маленького, с почтовую коробку, замка-улья Королевы пчёл произвело эффект разорвавшейся бомбы. Засуетились все рабочие пчелы, бывшие когда-то невестами, и появилась, скрывая тревогу, Королева пчёл. Он сунул голову в улей, королева приветствовала его и угостила волшебным мёдом, помогла ему удержаться на дереве, чтобы он не свалился, и, так как он был прирождённым принцем, мёд не причинил ему вреда, но поверг его в эйфорию, вызвав прилив творческих сил. Принц хотел было, получив в подарок баночку мёда, уже бежать в свою башню, чтобы писать нежные свои сказки и петь печальные песни под гитару, но Королева пчёл остановила его повелительным жестом и словами (ведь после того, как принц принял волшебного мёда, он без труда понимал, что она ему говорит).