Принцесса для психолога
Шрифт:
— В пустыне другие обычаи, — покачала головой Шекер. — У нас жена — это просто жена. Но Дамир дал мне клятву, что не возьмет другую жену, пока я не рожу ему троих царевичей.
Про себя Алессин подивилась такому коварству. С богатством, скрытым в ее головной повязке, Шекер до самой своей смерти могла оставаться единственной. Хваткая девочка! Но это было видно с самого начала, тут Шекер ее ничем не удивила. А вот подарок…
С поклоном царица подала ей… платок. Обычный платок из черного шелка. И, только развернув его, Алессин поняла, что обычным он казался лишь на первый взгляд.
Шекер выбрала три цвета: серебро, зелень и холодную сангрию. Вышивка был сделана безупречно и — Лесс поняла это сразу — просто звенела от вложенной в нее силы. Обережная… Магом Шекер не была, но, выходит, вот так вкладывать силу умела? Тогда понятно, почему об нее обломал зубы менталист, даже латентные способности были в руку.
Лесс провела пальцем по сложному узору: хранить, защищать, поддерживать здоровье и душевное спокойствие, длить молодость и красоту, сколько возможно… За такой оберег платят золотом по весу вышивальщицы.
— Царский подарок, — признала Лесс. — Чем я могу отдариться в ответ?
Шекер все еще стояла на коленях. Похоже, эта поза не утомляла и не унижала ее, просто была данью ритуалу. С огромным достоинством царица подняла голову.
— Я уже одарена, кесара. Больше мне ничего не нужно. А тебе я желаю счастья. Той единственной ночью, когда Священный Кесар пришел в мою комнату, он сказал мне, что это ты подсказала обратить на меня благосклонный взгляд. Я думала, что он подарит мне сына — и была готова выполнить свой долг. Но он подарил мне гораздо больше.
— Больше?
— Священный не тронул меня, как наложницу. Он предложил мне станцевать. Я согласилась. Я люблю опасные танцы, и награда была стоящей — свобода и столько сундуков с серебром и жемчугом, сколько дней я протанцую над саблями. Он дал мне свой перстень и платок Рауши. Теперь я больше не рабыня — и, вдобавок, принесла мужу большое приданое. А если Дамир когда-нибудь решит оставить меня, свои сундуки я смогу забрать с собой.
— Он ведь использовал тебя, — тихо сказала Росомаха.
— Я тоже, госпожа моя. Я тоже использовала его. Мне нужна была свобода — и серебро. А Священный хотел, чтобы жила ты, а твои враги ушли по уголькам. Мы… договорились.
— Благословения Неба тебе, Шекер, — ответила Росомаха. — Надеюсь, что твой путь под ним будет ровным и беспечальным.
— Я бы тоже этого хотела, — в первый раз улыбнулась царица, — только так ведь не бывает.
И Лесс от души согласилась с ней.
Янг пришел поздно, почти под утро. Но кесара не спала. Она даже не ложилась — загляделась у окна на звезды и задумалась так, что почти потеряла счет времени. И очнулась от своего странного забытья только услышав тихое:
— Несравненная…
Лицо его было серым, голос — усталым и глухим. Седьмой день ходить рядом с болью, кровью и грязью — такого и врагу не пожелаешь.
— Вина? Или чая?
— Кофе. Самого крепкого. Выпью — и усну…
Лесс хлопнула в ладоши, но когда появилась заспанная служанка, приказала принести не кофе, а воды и разжечь жаровню.
— Ты сокровище, — выдохнул Янг. Он ловил ноздрями аромат любимого напитка и блаженно жмурился, а, попробовав, объявил. — Наконец у меня появился достойный преемник! Трон — боги с ним, на него подходящее седалище всегда найдется, а вот кому оставить драгоценные рецепты своей матушки, я долго раздумывал. Но, сердце мое… одного человека для сохранности этой сакральной тайны мало. А чужим я ее точно не доверю.
— И какое же у тебя предложение, мой богоравный супруг? — улыбнулась Алессин, присаживаясь рядом.
— Ну… первое, что приходит в голову… Лесс, а так ли тебе нужен этот твой амулет, а? Дети — это же хорошо. Или я что-то перепутал?
Она не отшутилась. Промолчала. И молчала так долго, что Янг уверился — разговор не ко времени и не к месту. Смерть любимого поэта кесара пережила тяжело — двери ее комнат не открывались четыре дня. Янг не ревновал. Он просто болел ее болью.
— Я всегда думала, что моя свадьба будет по обычаю, — наконец, сказала Алессин. — Храм, розовое платье, белые ленты…
— Темная спальня, острый нож, — подхватил Янг. — Несравненная, к чему этот бродячий театр? Два года ты держишь в руках мою жизнь, а я — твою. И, видит ткачиха, меня все устраивает. Я не мог пожелать своей спине более надежного хранителя. Мы научились беречь друг друга, так, может быть, мы сумеем уберечь и третьего?
— Это самое странное признание в любви из всех, которые я слышала.
— Я — самый странный парень из всех, которые падали к твоим ногам. — Янг слабо улыбнулся. Кофе добавил ему сил, но усталость постепенно брала свое, Лесс специально постаралась сварить не слишком крепкий. — Но я самый подходящий для тебя парень. Красивее — найдешь. Богаче — может быть. Умнее — запросто. Но попробуй найди того, для кого ты захочешь варить кофе перед самым рассветом, когда больше всего на свете тянет поспать…
— Убедил, — Росомаха изумленно помотала головой, — и как тебе это удается?
— Просто я — голос твоего сердца, несравненная. В жизни вообще все просто. Кроме хорошего кофе, но эта наука тебе уже покорилась. Все остальное будет легче, обещаю.
Дожди прекратились, но холода пока не пришли. Столица Империи купалась в щедром осеннем солнце. Это было не совсем "бабье лето", то жаркое, а это было, скорее, прохладным — но оттого более сладким.
Дворцовый парк горел красным факелом. Отчего-то в нем почти не было деревьев и кустарника, желтеющих по осени. Нарочно так подбирали или случайно вышло, но получилось ошеломляюще.
Руслану нравилось. Сей, наверное, понравилось бы тоже. Но княгиня Хатрока наотрез отказалась оставить свой клан даже на несколько дней. И его отлучка супругу совершенно не обрадовала. Как будто он собрался не к пациенту, а налево. Хватательный рефлекс, ревность, опасения, что без него болезнь вернется — все это было знакомо и понятно. Но потакать девочке не стоило. Пора было учиться жить, не держась за его руку. Сей хотела взрослеть — и Руслан был готов ей помочь.
Правда, знай он заранее, что за пациент его ждет — сто раз бы подумал, прежде чем соваться лечить голову оборотню, который… застрял в ипостаси! Кому сказать — не поверят.