Принцесса и чудовище
Шрифт:
Бледное личико принцессы так близко, что можно дотянуться до него губами. Глаза раскрыты, в их глубине смешались страх и облегчение. Бледная от холода щека испачкана грязью, а в золотистых волосах — сухие иголки.
Ее рука сжимает его локоть, они так близко, что непонятно, кто кого поддерживает. Сигмон ощущает тепло чужого тела, чувствует, как бьется пульс принцессы. Совпадая с его собственным.
Мелькает в темноте пятно бледного лица, и щеку обжигает робкий поцелуй. Всего лишь мимолетное прикосновение мягкой кожи к заросшей щетиной щеке. Не больше того. Но это робкое касание сильнее удара железной перчаткой,
Зверь утробно рычит в груди — Вэлланор… и сразу рявкает — мое!
Сигмон зарычал и сам, вжимаясь лицом в черную гриву скакуна. Он давно забыл, что бывает так больно. Казалось, все осталось в прошлом. И сердце затянула чешуя, такая же, как на его груди. Но нет. Еще болит. Кровит, как содранная болячка. За что? Почему — она? Не служанка из замка, не графиня на балу, почему — королева? Почему — сейчас? Бежать. Прочь беги, проклятый зверь, спасайся от худшего кошмара в твоей жизни. От искушения, от соблазна — ответить на улыбку. Увидеть еще раз и не сдержать стук сердца. От памяти о поцелуе и от предательского шепота в душе.
Вскинув голову, Сигмон протяжно взвыл, чувствуя, что сейчас разорвется от ярости и боли. Вороной вздрогнул и пустился галопом, унося всадника в темноту осеннего леса, не разбирая дороги. Зверь, метавшийся в груди Ла Тойя, вырвался на свободу в диком вое, рвущемся к луне, повисшей над верхушками деревьев. Луне, окрашенной багрянцем.
Сигмон Ла Тойя, растворившийся в звере, тоже кричал, пытаясь взять на поводок чудовище, рвущееся на свободу. Кричал от натуги, пытаясь запрятать ярость обратно, в самый дальний уголок, туда, где было логово зверя. Он проигрывал, уступал зверю, все глубже увязая в темноте, поднимавшейся из глубин сознания удушающим облаком. Проигрывал до того самого мига, когда краем глаза увидел темный комок, упавший сверху.
Инстинкты взяли верх. Зверь ощерился, мигом стряхнув с себя печаль, а Сигмон Ла Тойя, разом пришедший в себя, выхватил клинок.
Ворон не сбавил хода, и графу пришлось оглянуться. А потом снова взглянуть вперед, когда новая тень пала сверху, мазнув по лицу чем-то невесомым и мягким.
Он натянул поводья, и вороной захрипел, вспахивая копытами сырую землю, встал на дыбы и отчаянно заржал, роняя пену с вывернутых губ. Сигмон приподнялся в седле, занес клинок для удара… Он чувствовал боль, ощущение близкой опасности пронзало молнией от головы до пят.
Вслушиваясь в примолкший лес, Ла Тойя осмотрелся. Темнота давно не была помехой для его глаз. Он видел то, чего не смог бы разглядеть в темноте и филин. И все же он не видел ничего. Ничего, способного угрожать ему так сильно, что зверь сорвался с привязи.
Опустив глаза, Сигмон стал всматриваться в дорогу и отнюдь не сразу заметил темный комок, лежавший у обочины. Спешившись, он подошел ближе, вытянул клинок, пытаясь дотянуться до странной штуки острым кончиком меча.
На сырой земле лежала мертвая сова. Небольшая птица со странно свернутой набок головой. Сигмон нагнулся, рассматривая неожиданный трофей, и тут же распрямился, заслышав шорох над головой. Он вскинул клинок к небу, защищаясь от неведомой угрозы, и, словно в ответ на его движение, из листвы выпал маленький комочек перьев и подкатился к ногам Сигмона. За ним — второй. Из кроны соседнего дерева выпал еще один — совсем
Сигмон попятился к вороному, чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом, словно шерсть на загривке озлобленного зверя. По спине пробежала холодная молния, и зверь внутри завыл — уже не от злобы и ярости, а от горя. Тяжело и гулко — как по покойнику.
Сигмон резко обернулся, глянул назад и задрожал. Дорога, по которой он проехал, была усеяна маленькими трупиками лесных пичуг. Они падали с деревьев, как ленивый град. Маленькие — медленно, не торопясь, с легким шелестом опускаясь в высокую траву. Крупные птицы сыпались из крон деревьев, накрывая Ла Тойя небывалым дождем, дождем смерти.
Дрожащей рукой граф вложил клинок в ножны. Птицы. Сигмон знал только одного человека, который мог управлять пернатыми. И, если копнуть поглубже, он и не был человеком.
Вскочив в седло, Сигмон рывком натянул поводья, и вороной заплясал под ним, разворачиваясь в ту сторону, откуда только что примчался, подгоняемый воем зверя.
— Де Грилл, — шептал Сигмон, обмирая от чувства близкой беды. — Что там у вас творится, прах тебя возьми…
Яростно вскрикнув, он ударил Ворона каблуками. Тот обиженно всхрапнул и взял с места в галоп, разбрасывая копытами комья сырой земли.
Сигмон Ла Тойя мчался по ночной дороге обратно в Рив. Туда, откуда только что бежал, подгоняемый яростью и болью, которую по ошибке принял за свою. Теперь Сигмон знал, это была чужая боль.
Чужая боль, и чужая смерть.
Вэлланор сидела на огромном каменном троне, вцепившись руками в жесткие деревянные подлокотники. Она сидела ровно, боясь откинуться назад и прижаться спиной к широкой каменной спинке. Высоко вскинув голову с маленькой золотой короной, терявшейся в золоте ее волос, она смотрела вперед, в огромный пустой зал. Сквозь стрельчатые окна бил солнечный свет, окутывая королеву Ривастана светящимся плащом. Королева дрожала. Ей было холодно и страшно.
Всю ночь она провела в своей спальне. Легла рано и сразу заснула, но в полночь ее разбудили шум и крики. Вэлланор вскочила, накинула на плечи толстый плед и позвала служанку. Никто не ответил. Зато ей стало слышно, как кто-то кричит внизу, в тронном зале. Ей сразу вспомнился дом — холодные стены Каменных Чертогов и долгие ночи, когда маленькая Вэлла лежала без сна в своей холодной постели, прислушиваясь к крикам за стеной. Там, дома, она знала, что дед снова развлекает гостей. Или гости развлекают его. И внучке лучше лежать тихо, стараясь не напоминать о себе. Но сейчас… Она королева. Она хозяйка этого дома.
Вэлланор поднялась и сама открыла тяжелые двери ее спальни. За широкими створками ее ждали два человека с мечами наголо. Увидев королеву, они бесцеремонно преградили ей путь и велели оставаться в комнате. Они пытались быть вежливыми, но это плохо им удавалось. Вэлланор отступила в спальню, прикрыв за собой двери. Она не решилась спорить с этими охранниками, не имевшими никакого отношения к королевской страже.
Закрывшись изнутри, Вэлланор бросилась в постель и закуталась в одеяло. Ее всю трясло. Она не знала, что происходит в замке, и боялась даже предположить, что ее ждет. Обрывки сотен книг и легенд вертелись в ее голове, но лишь мешали мыслить и пугали до дрожи в коленках.