Принцесса с дурной репутацией
Шрифт:
Скоро я услышала забористый храп Оливии и решила кое-что обсудить с мессером Софусом.
— Мессер Софус, знаете, тут со мной такое произошло… Но я боюсь об этом говорить… Похоже, я узнала главную тайну герцога.
— Про голос у него в голове?
— Вам это известно?!
— Конечно, ведь я пользуюсь информацией самого разного плана. Герцог Альбино пошел на эту сделку ради славы и богатства, но он несчастный человек. Сейчас он в расцвете своих жизненных сил, но беда в том, что его поэтический талант угасает. Голос в голове — ненадежный друг. Вообще не друг. И герцог это понимает. Его медленно
— Что мне для этого сделать?
— Так сразу и не ответишь. Я подумаю. Кстати, человек в черном плаще на картине — это голос. Таким его видит сам герцог — это его мучитель и вдохновитель.
— Герцогу нужно найти новый источник вдохновения! Если б он мог влюбиться!.. К примеру…
— Посмотрим. Ладно, с документами все ясно, можно закрыть сейф. И давай еще по бокальчику. Отличное вино.
— И поросенка жареного мы практически не съели…
— Угу…
Как это было приятно — слушать храп любимой подруги и сидеть за одним столом с мессером Софусом! Он рассказывал занимательные истории из жизни галактик и звездных скоплений… Цитировал великих писателей, чьих книг мне никогда не прочесть — они написаны в другом измерении… Потом я ощутила, что тоже засыпаю и мессер Софус покидает меня, предварительно укрыв накидкой с дивана…
— Спи, дитя, — прошептал мне он.
Я улыбнулась ему сквозь сон. И заснула крепко-крепко в свою первую брачную ночь.
Глава девятнадцатая
Жизнь в новом статусе
Вот так всегда бывает: живишь-живешь, а потом бац! — и живешь по-другому. И ничего, привыкаешь.
Разбудила меня Оливия. Она вскочила ни свет ни заря и принялась ругать меня за то, что мы тут с крысом пировали, а опохмелиться не оставили. И конечно:
— Ты теперь моя мачеха во веки веков! Ну, отольются тебе все мои детские слезы!
И тяжеленным томом старолитанийской энциклопедии в меня бабах! Еле увернулась:
— Оливия! Так и убить можно! Или крупно покалечить!
Она села рядом и фыркнула:
— Тебя покалечишь, пожалуй. Обжора и пьяница. То-то с утра на кухне хватились кое-чего вкусного!
— Подумаешь! Еще приготовят.
— Да тебя просто не прокормить! Коровища толстозадая! Мы так по миру пойдем!
— Кстати, о хождении по миру. Как ты думаешь, если я теперь жена твоего отца, согласится он на то, что стихи за него напишет анапестон?
— Ой, не знаю. Я еще не была в его покоях. Еще неизвестно, как он воспримет новость о том, что ты его законная супруга. Ой, не могу! Точно ничего выпить не осталось?
— Увы. Но, как законная супруга герцога, я же могу попросить Фигаро открыть винный погреб?
— Попросить можешь. А я рядом постою. Мне интересно узнать, куда пошлет тебя Фигаро вместе с просьбой.
— Тогда я отчалю в свою комнату, умоюсь и переоденусь. Ой, экселенса, что-то мне страшно.
— В смысле?
— А
— Мне самой интересно. Давай выйдем к завтраку с видом «а ничего и не случилось». И понаблюдаем за твоим благоверным.
— Ой, Оливия, что-то мне нехорошо. Я, пожалуй, посижу где-нибудь в уголочке… В кладовочке для метел можно очень хорошо устроиться… А ты мне еду будешь носить и компот. Без компота я погибну…
— Поздно. Привыкай к новому положению.
Я только всхлипнула. Все Монтессори такие безжалостные!
И мы вышли к завтраку. Я одновременно дрожала и вся обливалась потом, а моя экселенса жизнерадостно насвистывала какой-то мотивчик. Змея подколодная, радуется моему несчастью!
Герцог уже сидел за столом. Увидев нас, он изобразил какую-то непонятную эмоцию на лице.
— Доброго утра, мессер, — присела я в поклоне.
— Доброе утро, папочка, — Оливия, когда надо, может так улыбнуться, что все поколения рода Монтессори дружно перевернутся в своих мраморных гробницах. — Доброе утро, милая мамочка!
— Я тебе никогда этого не забуду, доченька, — я тоже неплохо владею искусством жуткой улыбки. Так что мы были квиты и сели за стол, не скрывая своего злоковарного торжества.
Подали мою любимую воздушную запеканку из творога, политую вишневым сиропом. В замке я стала настоящей гурманкой, хотя Оливия все время проезжалась насчет моих пышных форм. Однако запеканку она тоже обожала, несмотря на боязнь потолстеть.
Завтрак проходил в молчании, но герцог вдруг подал голос:
— Люция, я хотел вас спросить… Вы случайно не умеете толковать сны?
— К сожалению, нет, мессер Альбино. А вам приснился какой-то необычный сон?
— Да. Удивительный сон. Мне приснилась говорящая крыса, и говорила она со мной. Потом что-то случилось, какой-то провал, и я увидел себя стоящим в церкви и дающим брачные обеты юной девушке. Этой девушкой были вы, Люция. Как странно…
— Ваша светлость, я сожалею, но это был не сон. Вчера я стала вашей женой, о чем сделана запись в церковной книге поместья Монтессори.
— О небеса! — герцог схватился за голову. — Я много натворил в жизни глупостей, но чтоб такую…
Мне стало обидно.
— Ваша светлость, я тоже не в восторге от нашего брака. Но он был необходим, иначе вы и Оливия лишились бы поместья. Это, надеюсь, вы помните? Наш брак — только условие, при котором замок и окрестные угодья будут по-прежнему принадлежать роду Монтессори.
— Да, да, я вспомнил, — герцог стиснул в руке батистовую салфетку. — Вы же не просто компаньонка моей дочери, вы какая-то звездная принцесса…
— Совершенно верно.
— И что же, я теперь должен обращаться к вам «ваше высочество»?
Адский сноб!
— Никоим образом, мессер. Этот брак ничего не поменяет в наших отношениях. Я по-прежнему буду компаньонкой Оливии.
— Гм. А я уж думал сэкономить на вашем жалованье: раз вы принцесса, то наверняка состоятельная.
— Великому поэту не к лицу скаредность, — усмехнулась я. — Впрочем, я проживу и без жалованья. Если уж совсем обнищаю, заложу свою диадему. Не пропадем. На салат оливье всегда хватит.