Принцесса-следователь. Том 2

Легранж Эрика

С этими словами мосье Гланж вышел, а моя сообразительная служанка принесла старую клетку для канарейки, которую приобрела у старьевщика. Я не понимала, зачем нам эта старая и ненужная вещь, но именно сегодня она пригодилась, правда моей ночной рубашкой пришлось пожертвовать, зато мы не разбудили зверька и перенесли его в клетку. Милое существо пока не проявило свой характер, оно мило проснулось и позарилось на кусочек сахара, который как раз колола Элен к чаю. Для обычного хомяка это животное было разумно, оно потянуло лапки к сладкому лакомству, и посмотрело на нас такими умоляющими глазками-бусинками, что я разрешила служанке дать ему сахару.

Соседняя комната действительно была заперта, хозяин гостиницы, которого звали мосье Люмье, отправился

в участок, и его обвинили в убийстве постояльца, хотя газетчики ошарашили нас сенсационной новостью, вероятней той ложью, которую выдумали, чтобы всех успокоить. В первый день они писали, что загадочный постоялец был ученным и ставил опасные опыты, и его горло перекусила огромная цикада, которую он тайно вырастил. Эта статья так и называлась – «Смертельное стрекотание цикад», но уже вторая статья о том, что ученного убили в его комнате гласила: «… когда этот человек пытался сотворить в природе монстра, мосье Люмье – хозяин гостиницы – решил предотвратить опасный опыт и убил безумного ученного, за что его арестовали, и будет учинен суд». Еще долго появлялись подобные заметки, но с каждым днем интерес к этому делу угасал. Но вот книга странным образом так и не появилась, оказывается, мосье Люмье ее не разрывал, но тогда кто же был еще в комнате, и унес ценные рукописи, этого сыщику не удалось выяснить?

ГЛАВА 7. Дело чести – призраки оперной дивы

На огромном полированном столе сразу разместили три канделябра, зажженные для создания большего источника света. Суровый человек в мантии исинне-черного цвета расхаживал мимо поставленных в ряд стульев, где приютились два посетителя, рядом с ним шагал человек с военной выправкой, в синем мундире с множеством медалей, и эти два господина беседовали. Первый мужчина был намного старше своего собеседника, и он привык командовать. Второй тоже привык к некоторой власти, но умел и подчиняться, поэтому у них завязался диалог. И эти два сударя не обращали внимания на приставленных у двери двух воинов в серебристых нагрудниках (что обозначало их принадлежность к одной из прецепторий столицы) с нарисованными на них веточками и голубями, и даже не замечали уже двух своих гостей, которые дожидались окончания их беседы и немного нервничали.

– Мосье Паланник, вы же понимаете, какой вред приносит молчание, это даже хуже лжи. Потому что человек-лгун хоть что-то говорит, а вот молчуны много чего утаивают.

– Я вас понимаю, ваше святейшество, но и вы поймите, мои люди не часто с таким сталкиваются, быть может, мой молодой подопечный вовсе и не понял, в чем состояла суть преступления, его больше интересовал труп, а не окружающие предметы.

– Но разве его не заинтересовала шестиконечная звезда? Разве нормально видеть подобное изображение и не заинтересоваться символами, тем более, ваш подопечный нарушил много правил, проведя ранее опасное расследование без вашего ведома. Задумайтесь о его дальнейшей службе королевству. И если из комиссариата еще не пришла весточка, так не давайте поводов мне помочь им это сделать, – мужчина в темной мантии сузил глаза, разглядывая оппонента. Но тот нервно сглотнул в его присутствии и тогда Его святейшество удовлетворенно подал знак своим людям и они удалились, оставив мосье Паланника наедине с нами.

Я смотрела на него такими щенячьими глазами, полными отчаяния и надежды, одновременно, и если мне грозило только устное предупреждение, то моего друга ожидали куда более серьезные проблемы – увольнение из полицейского участка с позором, чтобы он больше не смог нигде занимать должность сыщика или патрульного. И это печально, я стала невольной причиной недовольства духовенства, когда на пытках раскололся мосье Люмье, сообщив, что они с подельников совершили ритуал, правда, умолчав о том, что им удалось впустить в этот мир нечто опасное. Этого бы мой бывший хозяин гостиницы не сказал в даже преддверии смертельных пыток, потому что тогда его бы ждала неимоверная кара, в том числе, невозможность душе

пройти в чистилище. Хотя это все лишь угрозы церковников, и вряд ли нам удастся удостовериться в правоте их слов, или все опровергнуть. И нас двоих, ибо я выступала в этом деле как заявитель преступления, позвали в участок, где уже присутствовал лично кардинал Коррино. Скажу по правде, он неприятный человек, из всех тех неприятных личностей, что мне довелось узнать, и этот человек пообещал моему другу много неприятностей, только из-за того, что тот сразу не заявил о черной мессе.

Мой друг внешне был спокоен и невозмутим, хотя я видела легкую дрожь пальцев и едва уловимую бледность лица – мосье Гланж нервничал из-за того, что его карьеру может перечеркнуть небольшой проступок. Но он до сих пор не рассказал о том, что некое существо живет в моей комнате и любит лопать сахарные грудки и слушать напевы Элен. Его начальник –старший коронер – подошел к нам обоим и стал напротив Персиваля.

– Дружище, это дело с чернокнижниками может тебе аукнуться, – запросто молвил сюрвейтор, продолжая по-отечески рассматривать молодого человека.

– Я провел расследование и задержал убийцу, об остальном я не допытывался.

– Понимаю, но наша матушка-церковь строго карает тех, кто закрывает глаза на староверов и их деяния. И если мы не хотим провалиться в пучину хаоса, должны следовать всем правилам и заповедям, а кардинал Коррино не тот человек, который будет разбрасываться обещаниями впустую и со дня на день нам придет письмо из комиссариата, и будет оно заверено печатью сэра Монтейна. Боюсь, что мне придется тебя отстранить от всех дел и даже лишить звания сыщика-коронера, переведя в обычные констебли.

Персиваль нервно сглотнул, но промолчал. Лучше бы он заговорил, лучше бы меня обвинил в том, что я поставила его карьеру на кон, именно в тот момент, когда для него открыты были все двери. Это невыносимо совестливое чувство заговорило во мне, мы порой не задумываемся, что можем уничтожить родных и близких нам людей вот такими вот поступками, поэтому я не выдержала и воскликнула:

– Он ни в чем не виноват! Это все я! Мосье Гланж выполнял мою просьбу разобраться в ночном безобразии, не надо лишать его должности, он прекрасный сыщик, способный расследовать опасные преступления, пусть даже их почитают безнадежными…

Слезы хлынули ручьем, в тот момент готова была сознаться в любом преступлении, лишь бы защитить Персиваля. Мосье Паланник стал меня успокаивать, он не переносил девичьих слез, а вот мой спутник молчал и не подымал головы, словно я не произносила никаких слов. И вообще, он вел себя холодно и отстраненно. Его начальник был куда многословней, вернее, он искупал молчание своего подопечного, пока я окончательно не пришла в себя. Вот уже месяц я стажируюсь у мадмуазель Палэтт и успела повидать столько приключений вместе с мосье Гланжем, но почему он сейчас так ведет себя? Неужели злится на меня, от чего же тогда молчит, я приму любой его упрек спокойно.

– Ладно, дамочка, утрите слезы и отправляйтесь под крылышко вашей наставницы, а нам нужно заниматься насущными делами, в сущности, ничего непоправимого еще не произошло, – мосье Паланник позвал кого-то из констеблей провести меня до кабинета мадмуазель Палэтт и побыстрее избавиться от девичьей истерики. Я вытерла предоставленным платочком глаза и напоследок взглянула на Персиваля, но он молчал.

На сердце поселилась тревога, жизнь моя представлялась мне не такой полноценной, если в ней не было этого настырного, но умного сыщика, любящего опасности и приключения. Я шла по коридору, рядом шагал взволнованный констебль, опасаясь, что я просто упаду сейчас в обморок, настолько выглядела унылой, но здоровье мое не подводило, просто душа пребывала в отчаянии. Моя наставница накапала мне несколько бодрящих капель и подала стакан, когда полисмен передал караул ей, шепнув несколько слов в сторонке. Кандалинья-Сюррей выглядела как обычно спокойной и прилежной, а вот я не могла сосредоточиться на давно заученном учебнике, то и дело тяжко вздыхая.