Принцесса Володимирская
Шрифт:
– Идите вон! – крикнул Игнатий вне себя.
– Алина, пойдемте… Тут нечего делать. А надо скорее бежать из Парижа!..
Алина встала и, бледная, шатаясь, двинулась…
– Я моих прав не уступлю… – выговорила она. – Я верю, что я принцесса русская, наследница прав…
– Подите вон! – снова воскликнул Игнатий. – Таких принцесс, как вы, я завтра найду десяток… Лучше вас, да и дешевле… Вон отсюда!
– Да свидания, господин иезуит! – крикнул Шенк. – Мы увидимся! Но вам обещает Шенк, дает слово…
– Вон! Или я позову людей и велю вас выкинуть.
Шенк и
На крыльце они остановились. Шенк приказал лакеям возвращаться с каретой домой, так как принцесса хочет прогуляться инкогнито пешком.
Карета и люди отъехали от дома.
– Ну-с? Куда же? – выговорил, злобно улыбаясь, Шенк. – В Германию?
Алина молчала…
– На почтовый двор, – продолжал Шенк раздражительно. – Взять места и уехать. У меня пятьсот франков. Доедем. После полутораста тысяч – пятьсот немного… Трехсотая доля… Да что же делать? Такие ли метаморфозы бывают на свете! Однако недолго же мы с вами владели престолом!
Конец третьей части
Часть IV
I
Престол и императорская корона! Священные права на владычество над громадной страной, над многомиллионным народом! Волшебная и великая будущность! Все дары природы, какие только оставалось еще фортуне дать своей любимице… Стало быть, наконец все возможно, наконец все возможно на земле!
Вот что было у красавицы без имени, без отечества, без родных, простой авантюристки! Да. Было!!
Теперь не оставалось ничего. Теперь снова длилась пошлая жизнь с обыденными нуждами и заботами, и даже почти нищета, грозящая голодом!
Страшное отчаяние явилось последствием этого оборота колеса фортуны.
Алина была близка к умопомешательству и даже к самоубийству!
И только верный друг Шенк, понимая, что имеет дело с женщиной душевнобольной и сраженной внезапным ударом судьбы, спас Алину, уверяя и клянясь, что дело еще может быть поправлено и что Игнатий снова обратится к ней с примирением.
Покинув Париж и Францию, беглецы остановились на время в маленьком городишке за Рейном, недалеко от Страсбурга. Положение их было бедственное и казалось еще тяжелее и безысходнее после блестящего положения в Париже.
Трудно было примириться с обстановкой крошечного домика в маленьком местечке после дворца около Лувра и целого штата придворных. Несмотря на это незавидное положение, будущность представлялась еще хуже.
Шенк расходовал уже последнюю сотню франков, оставшуюся в кармане.
Шенк всегда говорил, что такой человек, как он, не пропадет никогда в большом городе, в столице, но всегда пропадет в маленьком городке. Все те ловкие проделки, которые давали ему средства к жизни, были возможны только в больших городах. В маленьких местечках, где все жители наперечет и где у самого богатого – средства маленькие, для Шенка не было достаточной наживы.
Как ни придумывал барон средства вывернуться из беды, он ничего не мог придумать. Алина, со своей стороны, была в полном отчаянии, чувствовала себя несчастнее, чем когда-либо. При полном упадке нравственных и даже физических сил она целые дни проводила молча в кресле в углу маленькой горницы. Шенк ухаживал за ней, как нянька за ребенком, утешал, шутил и старался расшевелить ее.
За это время циник без сердца и без нравственности искренно, еще глубже привязался к несчастной женщине, которою так безжалостно играла судьба. И Шенк доказал свою дружбу к Алине.
Когда у них оставалось денег, чтоб просуществовать одну неделю, не умерев с голоду, Шенк вдруг решился и поступил в помощники к простому трактирщику в другом городке, неподалеку от них. Городок этот был на большой дороге из Франции в Германию; через него проезжала масса всяких путешественников, иногда целые посольские поезда! Трактиры делали хорошие обороты.
Гостиница, в которую поступил наемником Шенк, назвавшись, конечно, совершенно другим именем, была одна из лучших. Через две недели Шенк пользовался не только дружбой и доверием хозяина, но стал сам полным хозяином. Деньги на прожиток в виде жалованья, конечно, были. Алина была тронута самоотверженностью друга: она оценила, насколько Шенку было тяжело справлять должность приказчика.
Со дня бегства из Парижа Шенк постоянно уговаривал Алину написать графу Рошфору, посланнику герцога Лимбургского, который в Париже был без ума влюблен в нее и даже намекал на возможность брака. Когда Алина сделалась принцессой Володимирской, то, конечно, о браке с простым германским дворянином не могло быть и речи.
Первое время, когда они поселились на Рейне, Алина упрямо отказывалась снова завязать сношения с Рошфором. Она не могла привыкнуть к мысли, что ей придется снова начать простое существование авантюристки; быть же женою Рошфора прежде, конечно, было бы ей приятно, удовлетворило бы ее самолюбие. Теперь же, после ее краткого величия, после близких и дружеских отношений с министрами Франции и даже с дофином, многое приходилось считать унижением чувства собственного достоинства.
Алина осталась одна в маленьком городишке, не желая переезжать в тот, где был Шенк, справедливо опасаясь, что в числе постоянных проезжих из Франции в Германию и обратно она случайно может попасть на глаза прежних знакомых; но зато они постоянно переписывались.
Во всех своих записках Шенк шутливо и остроумно описывал свои приказчичьи занятия в гостинице. Он нарочно старался представить все в худшем и более смешном виде, нежели оно было в действительности.
Однажды он подробно рассказал Алине, как он убирал горницу одного проезжего капитана, вычистил его платье и как получил нагоняй за свою неряшливость и несообразительность. Эта записка повлияла на Алину.
Она не соглашалась на все уговоры Шенка писать к Рошфору, когда это являлось советом ради ее же пользы; теперь, зная друга и преданного человека в положении какого-то приказчика, Алина решилась написать Рошфору; но решилась как на жертву, приносимую для друга.