Шрифт:
http://zhurnal.lib.ru/j/jurij_i/
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Замусоренный подвал гэобразной формы какого-то древнего и очень обветшалого здания. Мне прекрасно видна одна часть подвала, освещённая несколькими древними электролампами, и очень плохо другая, озарённая лишь отбивающимся светом из первой. Но в конце полутёмной части хорошо просматривается мощная стена из бетона, тупикующая подвал.
Идёт репетиция. Я должен играть на доске с рёбрами. Мой друг, огромный гигант, терпеливо объясняет мне, что надо вести трещотку по доске
— Помнишь, как я тебе руку сломал?
Гарольд (именно в этот момент его имя всплыло поплавком в океане моей замутнённой памяти) уронил то, что держал и, не шевелясь, уставился на меня своими добрыми глазищами. Ещё трое, находящиеся тут же, перестали возиться со своими инструментами и замерли. Даже показалось, что перестали дышать. Их я тоже знал, но в моём мозгу что-то щёлкало и трещало и как-то совсем не хотелось напрягаться по поводу их имён. В голову пришла следующая мысль: "Что это мы тут делаем?" Я глянул на единственную лестницу из металла, почти всего изъеденного ржавчиной. Она наклонно уходила куда-то вверх по торцевой стене освещенной части подвала. Пришлось удивиться:
— Здесь что: всего один выход?
У Гарри в глазах почему-то заблестели слёзы и, трясущимися губами, он промямлил:
— А ч-что, надо б-больше?
Возмущённый подобной глупостью я покрутил пальцем возле виска.
— Ты чего, совсем мозгами поехал? — потом мне стало весело. — Видно мало над тобой издевался наш капрал, обучающий маскировке пиная тебя по заднице во всех местах, где бы ты ни прятался!
Вместо того, что бы сделать обиженный вид, как было почти всегда раньше (раньше?!) гигант радостно заулыбался и смешно закивал головой:
— Да, да, конечно! Да! Да, да, да!
Я хмыкнул и похлопал его по плечу:
— Вижу, голубчик, что прожитые годы явно не прибавляют тебе ума!
— Конечно! — сразу же согласился Гарольд и, тяжко вздохнув, добавил: — Особенно последние полтора… — потом, снова оживившись, схватил меня за руки. — Ты вспомнил, как тебя зовут? — в его словах было столько радости и надежды, что мне стало не по себе.
Как это так?! Я, Тантоитан Парадорский, лучший выпускник восьмого, секретного корпуса, главный координатор по спецзаданиям, герой Хаитанских событий. Обо мне ходят легенды и меня (хочется в это верить!) любит сама принцесса! И не помню своего имени?!!!
Величественно усмехнувшись и, зная, что Гарри прощает мне всё, хамовато спросил:
— Ты на что намекаешь, толстая твоя харя?
Бывало раньше, когда особенно его хотел поддеть, я называл Гарольда или куском сала, или огромным, толстым ломтем мяса. В ответ он долго напрягал мышцы и показывал мускулы, пытаясь доказать свою накачанность. Я при этом хихикал и щипал его за кожу, демонстрируя якобы "свисающие жирные" складки. За подобные шутки Гарри мог оглушить кого угодно, и никто не осмеливался совершить нечто подобное. Были, правда, и идиоты. Как-то трое амбалов, из шестого корпуса, решили тоже над ним посмеяться. Ошибочно рассчитывая на свою силёнку и бойцовские знания. В результате, все трое, на пару месяцев перешли в категорию инвалидов разной степени.
Естественно, если бы я расслабился, а Гарольд этим бы воспользовался, мне тоже могло не поздоровиться. Но я ведь никогда не расслабляюсь. Да и Гарри, после того как я насколько раз спас ему жизнь, вытащив из почти безвыходных ситуаций, давно относится ко мне как к родному брату. И это — как минимум.
Сейчас же он вообще обрадовался оскорблениям от моего имени, даже счастливо заулыбался. Что, вообще-то, было очень странно.
— Да я ни на что не намекаю. Только и того, что полтора года назад ты потерял свою память и превратился в полного идиота. И всё это время пускал слюни, дико смеялся, а поначалу, — Гарри сокрушённо помотал головой, — Даже под себя мочился. А нам приходилось с тобой нянчится, кормить, спасать от невесть знает кого и чего. И в тоже время пытаться вылечить тебя от неизвестно какой болезни. Ты нас не узнавал, и всё это время приходилось водить тебя за ручку. Хуже малолетнего ребёнка! Короче: полный дебил.
Снисходительно улыбаясь в начале его рассказа, к концу я почувствовал, как моё лицо перекашивается от ужаса. Я сразу поверил каждому его слову. И, прежде чем спросить, мне пришлось хорошенько прокашляться от горчащей сухости:
— Какой сейчас день и год?
— Двадцать третье июня три тысячи шестьсот первого года.
— Но я ведь отчётливо помню, — в отчаянии вскрикнул я, — Что вчера было тридцатое декабря три тысячи пяться девяносто девятого года! Я стоял на балконе, в северной части дворца и ждал принцессу. Мы с ней хотели обговорить встречу Нового года. Я даже услышал её шаги сзади (ты ведь знаешь, как она любит подкрадываться ко мне, надеясь застать врасплох?) и решил продлить ей невинное удовольствие — не стал оборачиваться. Пусть думает, что ей удалось подойти ко мне беззвучно.
После моих слов Гарри с бешеной злостью саданул по железному столику, стоящему рядом. Пострадали оба: столик прогнулся и загудел (вероятно, от возмущения), а мой друг завыл поволчьи (может от боли, так как сомневаюсь, что он стал садомазохистом).
— Ублюдочная стерва! — прошипел он вполголоса.
Я даже опешил:
— Ты это про кого?!
— Да про твою "милую" принцессу! — но, видя, что глаза мои опасно заблестели, отступил на два шага назад и, потирая ушибленную руку, стал быстро тараторить: — Ну, сам посуди: она последняя, кто тебя видел перед твоим беспамятством; она первая кто огласил тебя предателем; и только она могла всё это устроить.
— Ничего не понимаю…, — у меня как-то странно заболела тыльная часть головы, и я обхватил её руками. — Ведь она же меня любит?
Гарольд оглянулся вокруг, как бы ища поддержки у окружающих нас товарищей. Те смотрели на нас сочувственно и с какой-то отрешённостью. Потом, глубоко вздохнув, сказал притихшим голосом:
— Она же тебя и ищет по всей галактике…
— Зачем? — во мне затеплилась какая-то надежда.
— …Для того, что бы казнить на Треунторе
Меня даже затошнило и стало плохо, плохо. Смертные казни давно, лет четыреста, как отменили. Оставили только самую жуткую, для самых мерзких и страшных преступников. Казни эти снимали во всех подробностях и показывали всем желающим в специальных кинозалах и, в обязательном порядке, во всех местах заключения. И только сам просмотр так влиял на психику человека, что редко кто, мог досмотреть всё до конца. Было много случаев частичного и даже полного помешательства.
Губы мои предательски дрожали, когда я спросил:
— И за что же мне оказана такая большая честь?
Гарри, смотря мне прямо в глаза, стал перечислять:
— За то, что ты сотрудничал с Моусом, взорвал и уничтожил огромную часть Всегалактического блока памяти, и самое кощунственное…, — он сглотнул слюну, — …Убил императора со всей его личной охраной и пытался уничтожить принцессу.
По моей спине потекли струйки холодного пота, а лоб покрылся горячей испариной. Я оторопело замотал головой и переспросил: