Принцип Новикова. Вот это я попал
Шрифт:
— Ты еще дефок предложи языкам и манерам обучать, чтобы они кокетстфом и другими улофками секреты фымафали для тфоей канцелярии!
— Да как у тебя язык повернулся срамоту такую предложить? — заорал Ушаков и осекся, видимо, до него дошло, что идея-то, в общем, совсем неплохая.
— Вот что, — я легонько стукнул ладонью по столу, призывая разошедшихся умнейших людей этого времени немного остыть и вспомнить, что они вообще-то не у кумы чаи гоняют. Миних осекся на полуслове и виновато посмотрел на меня, а Ушаков залился краской. — Идея мне нравится. Точнее, нравятся все идеи, кои вы тут в пылу спора выдали. Готовьте бумаги, о создании корпуса. Ответственность делить будете поровну. Отдельными списками пропишите тех, кого учить и чему учить хотите. Начинайте подбор учителей и обдумайте план занятий, что отроки проходить будут. Отдаю вам под это дело Васильевский остров и дворец со всеми пристройками, что там расположен. Единственное условие — все кадеты, не зависимо от того, у кого они будут обучение проходить, обязаны физическими упражнениями заниматься, и схваткам без оружия. Ну а остальное — это вам лучше меня ведомо, — ну а что, ударим физкультпробегом по местному бездорожью! — И насчет девок, Андрей Иванович, рекомендую настоятельно подумать над этой мыслью, что тебе Христофор Антонович подкинул. Уж нам ли не знать, как язык развязывается, когда грудь колесом и стараешься привлечь внимание понравившейся девицы. Насколько я знаю, еще кардинал Ришелье такими приемами отнюдь не брезговал, а он-то и сану был немалого. Так что, подумайте, — я притянул к себе бумаги, которые принес мне Ушаков и мельком просмотрел их. Не виноватые, оба. А Трубецкой лютой ненавистью ненавидит Долгорукого — это хорошо, это можно использовать. А Лопухин-то куда лезет? Мало в опале сидел, еще захотелось? Идиот. Но там, видимо, это семейное. В каждом поколение хоть один да на каторгу отправляется.
— Государь? — осторожно подал знак, что они все еще здесь Ушаков. Я поднял на него взгляд.
— Отличная работа, Андрей Иванович. И это вот здесь в глуши, даже не выходя из дворца. Впечатлен, что уж тут сказать. Полагаю, нужно тебе в Петербург вернуться. Людишек подтянуть, помещение свое в Преображенском приказе назад вернуть. Да, думаю я преображенцев пару рот тебе отдать. Должны же у тебя быть силовые аргументы для совсем непокорных. Предлагаю этих воев как следует обучить, да больше «грязным» приемам, — тут я заметил, как скривился Миних. Надо же чистоплюем оказался. Неожиданно, но, что ни говори, приятно. Вот только ведомству Андрея Ивановича чистоплюйство сильно затруднит работу, так что я не в претензии. — Не кривись, Христофор Антонович. Что, думаешь я совсем юн и неопытен, чтобы даже мне не понимать — война на поле брани и война в умах людских — это две разные войны, и подходу они требуют совсем иных. А ты поезжай, Андрей Иванович. Надеюсь, что встретимся вскорости. Я все-таки подумываю в Петербург вернуться. Столица как-никак. Строительство-то продолжается?
— Конечно, государ, — склонил голову Миних. Доволен как кот до сметаны добравшийся. Ну а что, и деньги на корабли я ему почти нашел, надо только грамотно раскрутить Испанию в пользу бедных, а бедные на сегодняшний день именно мы. Да еще и идею, которой он загорелся о создание будущего, не зарубил на корню. Так что поводов для радости у него было полно. И хоть и думали сидящие напротив меня люди, что это молодой император от скуки делами занялся, а стоит Ваньке Долгорукому на охоту позвать, так и понесется, но пускай думают. Главное, чтобы работали. А думы мы потом потихоньку искореним. — Фсе дфенадцать коллегий скоро будут построены. — Ох уж эти коллегии. Я в них тоже пока не разобрался. Пусть пока существуют, раз функционируют хоть как-то, до деда и этого не было. Позже с каждой по-отдельности разбираться начну.
— Очень хорошо, нужное это дело, чтобы коллегии могли между собой сообщаться по разным вопросам. А ты привез мне командира для моих преображенцев? А то я Трубецкого хочу Андрею Ивановичу посоветовать, чтобы теми ротами специальными командовал. Да, когда сватать пойдете, скажите Никите Юрьевичу, что никому он акромя тебя и меня подчиняться не будет. А ежели кто соберется приказ ему отдать, то может без раздумья прямо в рыло, и к тебе в застенки на правеж тащить. — Я только что дал Трубецкому и Ушакову карт-бланш в отношении собственного фаворита. По тонкой улыбке Ушакова было ясно видно, что он думает: мол император слегка заигрался и не просчитал последствий. Это он конечно зря, вот что-что, а просчитывать последствия различных самых разных действий — это, пожалуй, единственное мое преимущество перед всеми ими.
— Полкофника Мельгунофа Петра Наумофича хочу предложить, государ, — отозвался Миних. — Я, собстфенно, и приехал сюда, чтобы его сопрофодить и предстафить, — ага, ну я поверил, чего уж там. Конечно генерал-губернатор полковника сопровождать приехал, чтобы полковника императору представить, ну а как же иначе.
— С полковником Мельгуновым я переговорю, как только сочту, что время для этого вполне подходящее, — я смотрел в упор на Миниха, специально не выпроваживая Ушакова, чтобы тот уши слегка погрел. — Так что на самом деле тебе нужно, Христофор Антонович?
— Пакетботы «Куръер» и «Меркурий» нуждаются в починке, государ, — вздохнул Миних.
— Почта, значит, — я отвернулся от них и посмотрел в окно. Небо было затянуто облаками, было морозно, но, похоже, вот-вот должен был пойти снег. — Почта — это хорошо. А почему у нас своей почты нет? Пакетботы есть, а почты нет?
— Не можем знать, государь, — и Ушаков, и Миних синхронно развели руками и переглянулись.
— Чини свои пакетботы, я разрешаю, и подумай насчет почты. Собственная почта — это очень хорошо, — я снова повернулся к своим собеседникам. — Ну что же, не смею вам дольше задерживать. У вас много дел и забот предстоит, это я могу книжки почитывать, а у вас скоро времени, чтобы облегчиться не будет. Да, Андрей Иванович, верните этим недотепам оружие и накажите, чтобы в другой раз не озорничали, — я махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.
Они убрались, коротко поклонившись перед тем, как покинули комнату. М-да, не встречал я пока здесь людей, готовых рассыпаться в поклонах, наверное, плохо искал.
— Митька!
— Что хочет изволить, государь? — на этот раз он зашел, а не всунул в щель голову.
— Садись, — я махнул рукой, показывая, что слуга может где-нибудь умостить свой зад.
— Ну что ты, государь, как-можно-то? — на его лице промелькнула паника, и он Митька остался стоять.
— Ну хоть поближе подойди, нечего у дверей выстаивать, — приказал я, откинувшись на спинку кресла. — Ты в казармах бывал?
— Как не бывать, бывал, по твоему приказанию, Петр Алексеевич, — тут же ответил Митька.
— И что говорят? — я прикрыл глаза. Никогда не думал, что это так трудно, постоянно думать на государственном уровне. У меня уже мозги закипали от напряжения, а мозги у меня хорошо тренированы, а вот, смотри, не справляются.
— Много чего говорят, — Митька задумался. — Но больше говорят, что Трубецкой Никита Юрьевич хороший командир, а Иван Алексеевич, значица, зря так с ним поступает. Нехорошо это. Так же говорят, что, мол, похоже, император из отрока в мужчину перековывается, и оставляет забавы перед делами государевыми. Плохого ничего не слышал.
Это хорошо, это просто замечательно. Когда Ушаков определится со своей Академией, ил как он в итоге назовет институт подготовки шпионов, заставлю его Митьку обучить. Он парень смышленый, быстро всю науку освоит.
— Отлично, молодец, держи за службу, — и я бросил ему рубль, который Митька поймал на лету, улыбаясь во всю морду. — А теперь позови ко мне Мельгунова.
— А чего его звать? Он тут с утра сидит, ждет, когда ты, государь, Петр Алексеевич, его к себе призовешь.
— Тогда пускай заходит, — я махнул рукой на Митьку и его заморочки. Как хочет, пускай так и разруливает очередь перед моим кабинетом, главное, что пока без нареканий особых обходилось.
Вошедший военный мне понравился. Высокий, статный с открытым честным лицом. Понятно, почему он сильно высоких вершин не достиг.
— Здравия желаю, ваше императорское величество, — ну, тоже ничего. До него, наверное, не дошло пока, что я предпочитаю более старые обращения, всего лишь по тому, что терпеть не могу громоздких словесных конструкций, не несущих особого смысла. За что меня признают ярым противником дедовых реформ, не больше, не меньше.
— И тебе здравствовать, Петр Наумович. Знаешь ли ты, — я отметил, что Мельгунов передернулся, когда я к нему на «ты» обратился. Ничего, пускай привыкает, если хочет со мной работать, — Перт Наумович, зачем тебя Христофор Антонович с собой позвал?