Принцип пользы

Практик Форд обошёл теоретика Маркса, построив социализм в одной отдельно взятой компании. Когда весь мир бурлил в «красной лихорадке», на его заводах не только не было ни одной забастовки – профсоюзам у него делать было абсолютно нечего: 8-часовой рабочий день и разделение прибылей с рабочими (в результате чего минимальная зарплата составила $5 в день – по тем временам что-то невообразимое) он принял своею политикой ещё в 1914 году. А в 1926-м ввёл и пятидневку.

Опрокидывая кабинетных «классиков» типа Адама Смита, он дал свою, реальную политэкономию, проверенную многолетней практикой в самых разных уголках мира, поднимая уровень жизни целых

регионов. Постоянное снижение цен при постоянном повышении зарплат – соответственно производительности – в дальнейшей проекции ведёт к вопросу о смысле денег вообще.

Сын фермера, сам прошедший за конным плугом не одну милю, Форд говорил о механизации и кооперации задолго до нашей коллективизации. И судьбой молодого поколения озаботился раньше Макаренко, открыв профессиональную школу в 1916 году. А ежегодное сталинское снижение цен – повторение фордовского приёма: произвольное волевое снижение цены продукции мобилизует всю организацию на повышение эффективности для снижения себестоимости и т. д.

Кому давал читать первый перевод его первой книги (Е. Кочерин, «Моя жизнь, мои достижения», 1924), возвращали в обалдении: «Это же настольная книга каждого руководителя!», «С неё должны начинаться учебные программы вовсех вузах!» и т. п. Так и ушла по рукам. С 1924 по 1927 гг. эта его первая книга переиздавалась у нас 7 раз, наркомы разобрали её на цитаты. Но потом «моду на Форда» пришлось прикрыть, ибо его вторая книга (1926) звучала обвинением нашей неэффективности: он уже и дым из труб выпускал только после отфильтровки компонентов, применяемых в производстве, прогрева сушилок и др. полезной работы. Да и высокие зарплаты (ключевой элемент его методики) нашим людям были противопоказаны идеологически – это уже «мелкобуржуазный жирок», с которым народ на мировую революцию не поднять (пролетариям уже есть что терять).

Информации о переводе на русский язык его третьей книги (1930) я не нашёл. Деваться было некуда, и с английским на уровне школьного троечника начал свой перевод… Оцените мотивацию, которой хватило на всё троекнижие – небрежный плод моих забав

Оркен Утебалиев

Не гасим ли мы радость жизни, противопоставляя саму «жизнь» «зарабатыванию на жизнь»? Остаётся ли что-нибудь на «жизнь» после «зарабатывания»? Техника и энергия, деньги и товары нужны постольку, поскольку они дают какие-то степени свободы. Они лишь средство. Например, автомобили с моим именем, бегающие по всему миру, для меня не просто автомобили – это реальное доказательство моей теории бизнеса, которая позволяет делать мир лучше. Динамика роста Форд Мотор Компани наглядно демонстрирует правоту теории. И этот факт позволяет мне критиковать нашу промышленную, денежную и общественную систему с позиции человека, не пострадавшего от системы, т. е. объективно.

Система устроена так, что если бы мне были нужны только деньги, то и мечтать было бы не о чём – деньгами она меня обеспечивает в достатке. Но я думаю о Пользе. Господствующая ныне система не позволяет давать и получать максимум пользы, потому что она поощряет любые виды затрат и потерь. И ведёт она в никуда.

При всех восторгах о невиданном прогрессе, развитие нашей страны только начинается. Да, прогресс заметен, но если сравнить сделанное с тем, что ещё предстоит, то все наши достижения выглядят очень скромно: для одной только вспашки земли энергии требуется больше, чем для всей промышленности страны.

Когда говорят о наступлении техники и промышленности, рисуется мрачная картина железного, механического мира, наполненного лязгом и скрежетом, где механическиелюди обслуживают механическое оборудование, и заводы вытесняют и душат природу. Так ли это в действительности? Думаю, пока мы не станем лучше понимать техническую компоненту жизни, нам будет трудно выкраивать время, чтобы радоваться той же природе.

Я не имею ничего против общей привычки испытывать новые идеи сарказмом. Лучше скептически требовать доказательств, чем бросаться в каждую «гениальную» идею. Скептицизм, если понимать под ним осторожность – это стабилизатор цивилизации. Большинство проблем в этом мире происходит от принятия новых идей без предварительного изучения, действительно ли они так хороши. Идея не обязательно хороша только потому, что она стара, и не обязательно плоха, если она нова. Но если старая идея работает, то реальность – на её стороне. Идеи сами по себе очень ценны, и они есть почти укаждого, но значение имеет их реализация на практике.

Идеи, реализованные нами, могут применяться не только к автомобилям и тракторам, а в качестве универсального, естественного принципа. Естественный способ добиться чего-то – работать. Достаток и счастье добываются только честным трудом. Человеческие беды вытекают, как правило, из попыток обойти этот естественный принцип. А раз надо работать, то лучше делать это с умом. И чем лучше мы работаем, тем лучше для всех нас. Всё, что я постиг – это необходимость элементарного здравого смысла.

Я не реформатор. В мире, вообще, слишком много реформаторства, и мы уделяем этим ребятам слишком много внимания. Есть два типа реформаторов. Одни готовы разорвать рубашку только потому, что пуговица не проходит в петельку. Для них опыт и реформы несовместимы. Такой не может держать свой накал перед фактами, поэтому факты он не признаёт. С 1914 года многие стали называться новыми интеллектуалами. Им открылось, что смотреть на мир можно критически, и нашли они его порочным. Опьянение критикой социальной системы раскачивает. Чем моложе критик, тем его сильнее качает. Он готов разрушить весь старый мир, чтобы строить новый.

Они реально делают это в России. Их пример – другим наука. Мы видим, что разруху инициирует не большинство, а меньшинство. Также мы видим, что, хотя люди могут издавать законы, противоречащие законам природы, природа блокирует такие законы жёстче, чем это делал царь. Природа заблокировала всю Советскую республику – потому что она отрицает природу. Более всего её правители отрицают право людей на плоды своего труда.

Кто-то говорит, Россия должна работать. Бедняжка работает, но это не свободный труд. У нас рабочий день – 8 часов; там – от 12 до 14. У нас, если рабочий хочет отдохнуть денёк или неделю, и может себе это позволить – никаких вопросов. В России, под марксистами, человек идёт на работу – хочет или нет. Какая может быть свобода при тюремной дисциплине? Это рабство. Свобода есть право работать меньшее время и получать за это меньший доход, лишь бы обеспечить собственную жизнь. Совокупность этого и многих других пониманий свободы и составляет великий идеал Свободы. Меньшими формами свободы пропитаны будни каждого из нас.

С комитетами на заводы России пришли застой и разруха; митингов и дискуссий – больше, чем работы. С изгнанием квалифицированных специалистов тысячи тонн ценных материалов ушли в отходы. Фанатики заболтали народ до голода. Теперь Советы предлагают большие деньги тем самым специалистам, которых повыгоняли, чтобы те вернулись. Всё, что эта «реформа» дала России – развалила производство.

Те же самые силы, что развалили Россию, хотят повторить всё это здесь. Для начала им нужно вбить клин между руками и мозгами производства.