Пришедшие издалека

Хват Лев Борисович

На другой день рослый офицер лет тридцати, с тонкими чертами лица и высоким лбом, серьезными, чуть печальными серыми глазами, надев форменное пальто с золотым жгутом лейтенанта и фуражку с морским гербом, вышел на лондонскую улицу. В ближайшем парке он присел на край скамьи под молоденькой яркозеленой листвой. Няни в чепцах с лентами вели по аллее девочек в панталончиках с кружевами. Мальчишки играли в войну, строили из песка крепостные форты. «Я генерал Робертс! Сюда, мои храбрецы! Накажем буров!» — неистово кричал раскрасневшийся рыжеволосый малыш, размахивая игрушечной саблей. Моряк перевел глаза на детей, сбегавшихся к грозному генералу. Жаль, что у них развиваются воинственные инстинкты. А впрочем, и сам он парнишкой увлекался сражениями, боевыми набегами, осадой вражеских бастионов, и разница только в том, что тогда противниками были краснокожие и, кажется, афганцы, а теперь буры… Офицер вынул из кармана полученное накануне письмо и снова перечитал: «Дорогой младший друг! Нет ли у Вас желания навестить старого человека, своего давнишнего знакомого? Если позволят служба и домашние обстоятельства, приходите завтра в три часа пополудни, чем порадуете неизменно доброжелательного к Вам Клементса Маркема».

Моряк извлек массивный дедовский брегет. Пора! Он остановил кеб, назвал адрес и вскочил в экипаж. Пересекая Пикадилли, офицер заметил вывеску, явно сделанную наспех: «Главный вербовочный пункт».

У входа переминались трое юнцов. Вероятно, будущие волонтеры в нерешительности: страшатся войны и в то же время жаждут мчаться на лихом скакуне и поражать буров… А все ли они вернутся домой?.. Кебмен свернул на тихую улицу, но и сюда доносились визгливые, пронзительные голоса газетчиков: «Экстренный выпуск! Войска Робертса наступают, взято в плен шестьдесят буров…» Молодой моряк поморщился. Неприятно изо дня в день слушать сенсации, наскоро придуманные в лондонских редакциях. Публика возбуждена, ждет известий о ходе войны. Почему бы не сказать правдиво, что в Африке мы завязли?!

— Извините, сэр,- обернулся к седоку кебмен,- как вы думаете, скоро эта штука кончится?

— Кто знает, старина… Надо надеяться на лучшее…

— Моего сына и племянника отправили в самое пекло — Трансвааль.

Офицер не ответил. Молчание, даже невежливое, предпочтительнее пустых слов, которыми он только что пытался отделаться. В этот весенний день, когда расцветающая природа призывает радоваться каждой минуте жизни, меньше всего хочется вспоминать, что где-то в Южной Африке цивилизованные люди с остервенением убивают друг друга.

Воспитанный в традициях британского военно-морского флота, примерный службист, гордящийся принадлежностью к своему сословию, офицер не интересовался первопричинами международных конфликтов и не позволял себе критиковать действия правительства ее величества королевы Виктории, «доброй старой Викки», но и не мог примириться с систематическими чудовищными кровопусканиями. Войны почти не прерываются, багровым пламенем вспыхивают они в разных частях света. Лишь недавно закончилась схватка в бассейне Карибского моря, и Соединенные Штаты, разгромив испанскую армию и флот, утвердились на Кубе, как в колонии. И вот уже назревают серьезные события на Дальнем Востоке, где обнажились противоречия между крупнейшими державами: любая из них готова вцепиться в горло соперника из-за раздела Китая на сферы влияния. А теперь еще заварилась каша с бурами! Против скотоводов и земледельцев, жалких бедняков, отстаивающих свою независимость, брошена мощь империи…

Допустим, иначе нельзя: отступить или хотя бы уступить не позволяет престиж. Но если подумать, что сын этого старика кебмена, какой-нибудь Том или Дик, интересы которого вряд ли выходят далеко за пределы отцовской конюшни, уже валяется бездыханным на горячем песке, среди колючих кустарников?.. Есть тут ужасающая несправедливость, оскорбительная для человеческого достоинства, несовместимая с моралью и этикой джентльмена… Однако ему ли, военному моряку, разбираться в дикой нелепице кровопролитий! Он офицер, его священная обязанность служить британскому флоту, как служили ему верой и правдой предки, мужчины многих поколений старинной английской фамилии, честь которой он поддерживает. Добросовестное исполнение долга, соблюдение дисциплины, постоянная готовность отдать свою жизнь — вот в чем его призвание…

Экипаж остановился у двухэтажного особняка. Моряк сунул кебмену монету, шагнул к двери, на которой висел медный молоток с изображением львиной головы, и ударил им. Знакомый звук вызвал воспоминания. Офицер оглядел зеленые подтеки фасада, выщербленную штукатурку, покосившуюся водосточную трубу. Так и не удалось сэру Маркему отремонтировать дом; денежные затруднения, видимо, продолжаются, добряк, конечно, и сейчас помогает родне…

Дверь открыл худощавый слуга с сизыми баками.

— Здравствуйте, Джеркинс, как здоровье? Ваша дочь, говорят, делает успехи на сцене?

— Благодарю, сэр. Все у нас хорошо, сэр, а Милли действительно утешение моей старости,- заговорил польщенный слуга, снимая с моряка пальто.- Давненько же вы не показывались, сэр!

— С прошлого столетия, Джеркинс.

Не сразу поняв, слуга сдержанно засмеялся.

— Приказано отвести вас в кабинет, сэр Клементс просил немного подождать — к нам пожаловали гости.

Оправив мундир, офицер вынул из тонкого бумажника визитную карточку.

— Возьмите, Джеркинс, так сказать, для порядка.

На карточке было напечатано: Роберт Фалькон

Скотт, лейтенант Британского королевского флота.

Вдоль двух стен большого кабинета тянулись книжные полки, верхние ряды достигали потолка. В углу стояла легкая лесенка. С юных лет Клементс Маркем пополнял драгоценную библиотеку, эта страсть поглощала все его сбережения. Труды великих ученых, путешественников, мореплавателей разных времен и народов, редчайшие издания, купленные на аукционах, у букинистов, обедневших библиофилов Лондона, Парижа, Рима, Берлина, Петербурга, Мадрида, Лиссабона, соседствовали на полках. Роберт Скотт улыбнулся старым знакомцам.

В кабинет известного географа, исследователя дальних стран, организатора и участника многих экспедиций, Скотт впервые попал двенадцати лет. Отец представил его Маркему. Трепетное волнение, испытанное им тогда в этой комнате с тяжелыми портьерами, плотными оконными шторами и мягким турецким ковром, поглощавшим звуки шагов, вспоминалось Роберту Скотту каждый раз, когда он переступал порог кабинета ученого. Бывать у Маркема ему доводилось не раз, а одним летом, во время каникул, он появлялся здесь почти ежедневно. Сэр Клементс поручил подростку составить каталог книг, собранных за несколько лет. Юный Скотт взялся за дело горячо, но довольно скоро остыл: скучно было лазить по лесенке, переписывать наименования толстых фолиантов. Его тянуло на воздух, к сверстникам, погонять мяч на зеленой лужайке, и он старался освободиться пораньше.

Вспомнив об этом, лейтенант задумался, лицо осветилось солнечной улыбкой, очень привлекательной, украшавшей его.

Юность — прекраснейшая пора! Вряд ли заслуживает укора подросток, который предпочел, скажем, теннис однообразному занятию в библиотеке. Но надо быть справедливым: его допустили в сокровищницу ученого, к собранию книг, воплотившим разум человечества за сотни, за тысячи лет, а он, поглядывая на высокий ящик с часами, регулярно издававшими мелодичный звон, торопился и записывал названия томов столь же равнодушно, как если бы то были ящики с мылом, картофель, соленая рыба…