Пришельцы с небес
Шрифт:
— Сама напросилась. Она знала, как это бывает.
— Думаю, ты сумел бы его вытащить.
— Я тоже так думаю.
— И она тоже.
— Вот пусть и попросит.
Ихти сонно дрейфовал на глубине в шестьдесят метров. Я еще раз вышел прогуляться и совершенно случайно оказался рядом с Вагоном. Она не смотрела в мою сторону.
— Карл, иди сюда!
Инкассовые глазки, и больше ничего. И злодейский умысел усадить меня за пульт Вагона.
— Это приказ?
— Да. Нет! Пожалуйста.
Я бросился внутрь и осмотрел приборы. Он поднимался.
— Тянуть или отпускать?
Я включил лебедку. Ихти поднимался послушно, как котенок.
— Теперь решай сама.
На двадцати метрах он уперся.
— Отпустить немного?
— Нет!
Она поднимала его — десять метров, восемь…
На четырех Джин выдвинула совки, и они подхватили зверя. Теперь тянитолкай. Снаружи — торжествующие вопли, вспышки блицев.
Команда увидела Ихти.
Он начал сопротивляться. Джин держала тросы натянутыми; тянитолкай поднимался все дальше.
Вверх.
Еще
Крики, быстрый топот.
Гигантский стебель, раскачивающийся на ветру, его шея. Зелеными холмами поднимаются из воды плечи.
— Карл, он очень большой! — закричала Джин.
А он становился все больше и больше… и беспокойнее.
— Давай!
Он посмотрел вниз.
Он посмотрел вниз, словно бог наших самых древних предков.
В моей голове мешались страх, стыд, издевательский смех.
А в ее голове?
— Давай же!
Она смотрела вверх, на зарождающееся землетрясение.
— Не могу!
Сейчас, когда кролик умер, все будет так просто. Я протянул руку.
И остановился.
— Нажми сама.
— Не могу. Давай ты. Вытащи его, Карл!
— Нет. Если это сделаю я, ты потом всю жизнь будешь мучиться, а могла ли это сделать ты. Ты душу продашь, пытаясь это узнать. Поверь мне, мы похожи, а со мной все было именно так. Выясни сейчас!
Она тупо пялилась.
Я схватил ее за плечи.
— Представь себе, что вытащили меня, — предложил я. — Я — зеленый морской змей, полное ненависти чудовище, собирающееся тебя уничтожить. Я никому не подчиняюсь. Нажми «инъекцию».
Ее рука потянулась к кнопке, но вдруг дернулась обратно.
— Ну же!
Она нажала кнопку.
Я аккуратно положил ее на пол и закончил с Ихти. Прошло добрых семь часов, прежде чем я проснулся под ровный гул винтов Стадиона.
— Ты болен, — сообщил мне Майк.
— Как Джин?
— Аналогично.
— Где зверь?
— Здесь.
— Хорошо. — Я перекатился. — На сей раз не ушел. Вот так все оно и было. По-моему, никто не рождается наживляльщиком, но кольца Сатурна поют свадебную песнь дару, оставленному морским чудовищем.
Джеймс Типтри-младший
ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ МОГИКАН,
ИЛИ НЕБО В АЛМАЗАХ
Как вы все уже вероятно знаете, многократный лауреат премий «Хьюго» и «Небьюла» Джеймс Типтри-младший — одно время фигура, настолько загадочная, чтобы считаться Б. Трейвеном научной фантастики, — на самом деле псевдоним покойной доктора Элис Брэдли Шелдон, вышедшей на пенсию психолога-экспериментатора, которая также публиковалась иногда под псеводонимом Ракуна Шелдон. Трагическая смерть доктора Шелдон в 1987 году оборвала карьеры «обоих» авторов, но прежде она успела написать произведения, удостоенные двух премий «Небьюла» и двух премий «Хьюго» (под псевдонимом Типтри) и еще одной премии «Небьюла» (под псевдонимом Ракуна Шелдон), а также завоевать, не важно, под каким именем, славу одного из лучших писателей в жанре научной фантастики.
Хотя «Типтри» опубликовал два сравнительно неплохо принятых публикой романа — «Вверх по стенам мира» и «Яркость падает с неба», — ей, как и Деймону Найту и Теодору Старджону (двум писателям, которым она была более всего близка эстетически), больше других импонировал и лучше удавался рассказ. Несколько ее рассказов стоят в ряду лучших из всех, написанных в семидесятые годы: «Лет отверткой», «Девочка, которая подключалась», «Женщины, которых мужчины не видят», «Отправь нас лучом домой», «И я проснулась и обнаружила себя на склоне Холодных гор», «Я слишком большой, но люблю играть», «Человек, что шел домой пешком», «Медленная музыка», «Дым ее поднимался вечно». И уже сейчас ясно, что эти рассказы будут читать еще долго. Они — и десятки других, ничуть их не хуже — показывают, что Элис Шелдон была просто одной из лучших авторов нашего времени, работавших в жанре научно-фантастического рассказа. На деле ее высокий темп подачи материала и развития сюжета, забота об интересах общества, ее страсть ко всему новому и неожиданному, любовь к исследованию, интерес экспериментатора к реакциям людей на сверхнормальные стимулы и эксцентричные ситуации, пристрастие к катастрофам и пестрым драматическим сюжетам, ее поглощенность мутациями времени и бескрайностью космоса сделали Элис Шелдон прирожденным автором фантастики. Сомневаюсь, что какой-либо иной жанр позволил бы ей с той же полнотой реализовать свои особые таланты, впрочем, идея сменить жанр как будто вовсе ее не интересовала. В то время когда множество других писателей-фантастов с тем же или даже с большим удовольствием писали «мэйнстрим» и посмеивались над художественными и финансовыми ограничениями жанра НФ, она желала быть автором научной фантастики; это была ее мечта и ее страсть.
Шелдон явно любила космические одиссеи и звездные оперы, даже самые примитивные, расхожие и дешевые — из разряда того, что поглощаешь со смешанным с чувством вины удовольствием, зная, что тебе это Вредно, что это, вероятно, засоряет артерии, — и включала вариации разгульных космических одиссей во многие свои рассказы
Сам рассказ «Последняя из могикан, или Небо в алмазах» трудно назвать элегантным: он настолько нашпигован новыми идеями и вывертами сюжета, что вызывает ощущение почти что клаустрофобии. Это потное, плотное, выматывающее чтение, в жестоком темпе, здесь нет ни перемен настроения, ни «спокойных мест», чтобы перевести дух, такое построение много лучше подошло бы для повести (как говорят, в письме, в котором он отказывался взять рассказ на публикацию, Джон У. Кэмбелл назвал его «сжатой повестью» — в чем он, во всяком случае, был прав). Но взгляните на процесс мышления, какой происходит на заднем плане рассказа: Шелдон с начала и до конца заново выдумывает цивилизацию Пояса астероидов, уже описанную в фантастике прошлых лет, заменяя ее притягательным и причудливым социумом собственного изобретения. Здесь появляются рабы киборгов, которыми те управляют посредством радио и проводов, биологически измененные люди, адаптированные к жизни в космосе. Здесь существуют космические корабли и поселения, представляющие собой мономолекулярные пузыри «квазиживой цитоплазмы». И что главное, здесь в ходу совершенно иные психологические установки, радикально отличные от наших собственных и от тех, какие были свойственны обитателям Пояса астероидов, какими их описывала научная фантастика прошлых времен. Вы еще увидите, что эти тропы вновь и вновь возникают в фантастике восьмидесятых и девяностых годов, как будет все чаще проявляться на страницах произведений научной фантастики мысль о том, что люди, которые будут жить в будущем, будут отличаться и от вас, и от меня, что у них будут иные виды на будущее, иные цели и иная мораль, сформированные технологией и социальными переменами, вызванными той самой технологией, и новой средой обитания. В безжалостно ужатом тексте менее чем из 10 000 слов этот небольшой рассказ таит в себе споры растений, которые расцветут, взаимно оплодотворят друг друга, мутируют и, наконец, дадут богатый урожай Рассказа будущих лет…
Под псевдонимом Джеймс Типтри-младший Элис Шелдон опубликовала девять сборников рассказов: «Десять тысяч световых лет от дома», «Миры теплые и не очень», «Звездная песнь о древнем примате», «Из Отовсюду», «Повести Кинтаны Ру», «Байт прекрасный», «Звездный разлом», посмертно были опубликованы сборник «Корона из звезд» и недавний итоговый сборник «Дым ее поднимался вечно».
— Поступил сигнал, инспектор.
Оператор «Корониса» показала розовый кончик языка безобразному мужчине, ожидающему в патрульном катере Пояса астероидов. Катер завис в полумиле от базы «Коронис». «Весь щетиной зарос, — подумала оператор. — Брр…» И, спрятав язычок, мило прощебетала:
— Это с… ага… с Франшизы Двенадцать.
Лицо человека на патрульном катере сложилось в еще более безобразную гримасу. Звали его инспектор космической безопасности Голлем, и у него болел живот.
Известие о том, что инспектора Компании мучают боли, порадовало бы всех до одного пузыресквотеров от Деймоса до Колец Сатурна. Разве что они бы, пожалуй, удивились, что у инспектора вообще имеется желудок, а не бобина магнитной ленты с записью контактов. Голлем, говорите? Да, всех друзей Голлема хватило б, чтобы основать колонию на мезоне, и сам он прекрасно это знал.
Впрочем, его желудок к этому привык. Желудок начал даже привыкать к работе на «Взаимный фонд Коронис», а его хозяин еще не оставлял надежды, что ему удастся пережить своего босса по имени Квайн.
Убивала его вовсе не желудочная колика, нет, дюйм за дюймом его снедало то, что он спрятал за Франшизой Четырнадцать, на самом краю сектора «Коронис».
Голлем, хмурясь, смотрел на экран, куда девица Квайна как раз вносила беды его следующего обхода. Считалось, что живая девица за консолью коммутатора повысит боевой дух служащих. Но при виде ее настроение у Голлема не улучшалось. Он знал, как выглядит, и нутром чуял, что это за вспышка была у Двенадцатой.
Когда набитые девицей данные вышли к нему на экран, он сразу понял, что это и впрямь жалоба на «барабашку». Призрачные сигналы в линиях.