Пришелец из космоса
Шрифт:
Гораздо хуже обстояли дела с его памятью. Здесь был сплошной пробел. Он не узнавал сестру, коллег по университету, город, в котором жил, и почти ничего не помнил о Соединенных Штатах Америки. Таким образом, его нужно было учить всему заново. Как ни фантастично это звучит, но Пайперу потребовалось менее месяца (удивительно короткий срок), для того чтобы овладеть всеми необходимыми знаниями об окружающем мире, демонстрируя при этом воистину феноменальные способности.
Только три года спустя Пайпер начал осознавать в полной мере всю странность своего тогдашнего поведения и определил его как «нечто необъяснимое». В тот период он оставил работу в университете и увлекся путешествиями, воспоминания о которых, однако, полностью изгладились из его памяти после окончательного «исцеления».
Во время коротких передышек между поездками он быстро и много читал в самых известных библиотеках мира. Начав с библиотеки Мискатоникского университета, известной своим богатым собранием редких старинных книг, он позднее добрался аж до Каирской библиотеки в Египте. Большую же часть свободного времени он проводил в библиотеке Британского Музея и Национальной библиотеке Франции, не говоря уже о многочисленных частных книжных собраниях, куда обращался за консультациями по тому или иному вопросу.
Записи, которые он вел, свидетельствовали о том, что круг его чтения составляли исключительно древние манускрипты, о многих из которых до своей болезни он не имел ни малейшего представления. Приведу перечень этой литературы: «Пнакотические рукописи», «Некрономикон» безумного араба Аль-Хазреда, «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнцта, «Cultes des Goules» графа д'Эрлетта, «Vermiis mysteriis» Людвига Принна, «Тексты Р'Лайх», «Семь Сокровенных Книг Хсана», «Песни Дхола», «Liber ivoris», «Записки Челено» и ряд других; причем многое из того, что он читал, сохранилось только в отрывках, которые были разбросаны по разным частям света. Порядок работы с книгами был неизменен — сначала легенды, книги о сверхъестественном, затем книги по истории и антропологии. Это не могло не наводить на мысль о том, что Пайпер интересовался историей человечества с незапамятных времен и искал сведения об этом в книгах, содержащих учения оккультного свойства.
Замечу, что во время своих путешествий он общался с людьми, которых прежде не знал. Встречи эти происходили как бы по заранее намеченной схеме. Люди эти были одинаковых с ним убеждений, занимались странными научными изысканиями и преподавали либо в колледжах, либо в университетах. Впоследствии, общаясь с ними по телефону, Пайпер выяснил, что все они пережили недуг во многом схожий с его собственным.
Подобный образ жизни ни в коей мере не был свойствен Пайперу до начала болезни. Путешествия длились долгих три года. Два месяца на Понапе, месяц в Ангкор-Вате, три месяца в Антарктике, конференция в Париже и короткие приезды в Аркхэм на отдых — в таком режиме прошли три года его жизни, предшествовавшие полному выздоровлению, за которыми вновь последовала болезнь, стершая из его памяти все вышеописанные события.
II
Мне потребовалось три встречи с Амосом Пайпером, чтобы хоть как-то разобраться в причинах, лишивших его покоя и сна. Видения, которые постоянно его преследовали, как правило, походили одно на другое, но все они были фрагментарны и отрывочны, что, впрочем, ничуть не умаляло их значения. Чаще всего Пайпер видел картину одного и того же места. Я попытаюсь в точности воспроизвести то, что он мне рассказал.
«Я работал в поражающем своей величиной здании библиотеки. Зал, в котором я переписывал что-то на непонятном мне языке, был настолько велик, что находившиеся в нем столы были размером с обычную комнату. Стены были из базальта, а книжные стеллажи вдоль них — из какого-то темного дерева неизвестной мне породы. Книги являли собой не типографскую продукцию, а голографические изображения, в большинстве своем содержавшие тексты на уже упомянутом странном языке. Однако часть текстов была написана на языках хорошо мне знакомых или вдруг ставших понятными — на санскрите, греческом, латинском, французском и на различных вариантах английского — от языка первых саксонских хроник до современного. Освещалась комната шаровидными кристаллическими лампами, рядом с которыми на столах возвышались неясного назначения устройства, состоявшие из стекловидных трубок и круглых металлических стержней.
Несмотря на огромное количество книг на стеллажах, комната казалась голой и неуютной. На поверхности базальтовых простенков виднелись причудливые математические диаграммы и надписи, сделанные на том же непонятном языке. Кладка здания напоминала кладку древних культовых сооружений — большие каменные блоки выгнутой формы были уложены один на другой выпуклой стороной вверх. Пол комнаты был вымощен восьмиугольными базальтовыми плитами. Кроме уже упомянутых рисунков на стенах, какие-либо иные декоративные украшения отсутствовали. Между огромными, от пола до потолка, стеллажами, размещались столы, за которыми мы работали стоя. В библиотеке не было стульев, да и желания присесть, по правде сказать, тоже не было.
Днем за окнами виднелся лес, состоявший из папоротникообразных деревьев, а по ночам я наблюдал звезды, которые не мог узнать, так как ни одно из созвездий не походило на те, которые являются привычными ночными спутниками Земли. Это приводило меня в ужас, ибо я понимал, что нахожусь в абсолютно чужом мне месте, на огромном удалении от своей родной планеты, которая являлась мне теперь только в воспоминаниях. Однако меня не оставляло ощущение раздвоенности, как будто одна часть меня принадлежала окружающему, а другая — нет. Меня приводил в смущение еще и тот факт, что материал, над которым я работал, был посвящен современной истории Земли, а именно — ХХ столетию. Я записывал все в мельчайших подробностях, как будто собирался проводить на эту тему научное исследование.
Цель данной работы некоторое время оставалась для меня тайной — вероятно, речь шла о пополнении новыми сведениями этого гигантского хранилища. Но цель эта, как выяснилось впоследствии, была не единственной и далеко не главной. Из разговоров, которые велись вокруг меня, я понял, что подневольные историки трудились на благо возвращения на Землю Великой Расы — расы, к которой принадлежали окружавшие меня создания и, отчасти, я сам. Земля была местом ее исторического проживания еще до начала войны с Властителями Древности, которая и послужила причиной ухода Великой Расы в глубины космоса.
Тревога и откровенный страх постоянно сопутствовали мне в работе. Я боялся смотреть на свое тело, дабы не испытать ужасного разочарования. Мне казалось, что нечто подобное я уже переживал когда-то в прошлом. Возможно, меня пугала моя внешняя схожесть с соседями по библиотеке. Все они представляли собой огромные — десяти футов высотой — морщинистые конусы, по структуре тканей напоминавшие растения. Их головы и клешнеобразные конечности располагались в верхней части конуса. Перемещались они, сжимая и расширяя толстую вискозную «подошву» в основании конуса. Общение шло на неизвестном мне языке, которым я, к своему удивлению, овладел очень быстро — буквально в первый же день моего пребывания там. Их речь даже отдаленно не напоминала человеческий голос — это было странное сочетание посвистов, щелкающих звуков и скрежета огромных клешней, расположенных на концах двух из четырех гибких отростков, начинавшихся у вершины конуса.
Особенно угнетал меня тот факт, что я, по сути, был узником вдвойне — узником, заключенным в чужое конусообразное тело, которое, в свою очередь, было обречено томиться в стенах этой гигантской библиотеки. Я тщетно пытался обнаружить там какую-нибудь земную вещь. Но ничто вокруг меня не напоминало Землю. Время от времени появлялись надзиратели, или, правильнее сказать, контролеры. Хотя внешне они и выглядели точно так же, как все остальные, но властная осанка сразу же выделяла их из толпы. Они медленно прохаживались между нами и зачастую помогали в работе. От них не исходило угроз, напротив, они были очень обходительны, но в то же время по-своему настойчивы и непреклонны.