Пришелец
Шрифт:
— Согласен, — кивнул головой Норман, — начинай переговоры. Мне нужны два проводника, два носильщика и пять заложников. Не будут давать пятерых, сговорись на трех, но не меньше. И долго не торгуйся — я хочу, чтобы они забрали своего покойника до темноты, а то к утру он порядочно развоняется. Иди!..
Эрних повернулся и пошел по плотно утоптанному валу, переступая через острые бледные ростки, тянущиеся из обрывков почвенных корней и пробивающиеся сквозь грунт прямо на глазах. За ночь эти ростки достигали высоты почти в человеческий рост, так что утром на плоскую вершину вала приходилось посылать женщин с серпами, срезавших верхнюю часть стеблей и с корнями вырывавших все остальное. Норман попробовал было вымостить один небольшой участок плотно пригнанными каменными плитами, но неукротимые ростки стали отыскивать щелочки, трещинки и пробиваться сквозь них, раздвигая и выворачивая массивные, грубо обтесанные камни. Попытка замазать швы глиной и обжечь
Остановившись перед воротами, Эрних поднял руку, и по этому знаку двое гардаров стали медленно перебирать рукоятки круглого бревенчатого ворота, ослабляя натяжение канатов, притягивавших подъемный мост к наружной стороне ворот. Мост стал опускаться, и в тот миг, когда его свободный край коснулся противоположной стороны рва, Норман дал знак взмахом платка, по которому взобравшиеся на вал стрелки выставили в узкие амбразуры бревенчатого частокола граненые стволы мушкетов. Но эта предупредительная угроза, по-видимому, не произвела на шечтлей никакого впечатления: они все так же колотили ладонями по своим барабанам и не сводили немигающих глаз с ворот, из которых должен был появиться Эрних. И вот тяжелые, сбитые коваными гвоздями из грубых бревенчатых плашек створки со скрипом поползли в разные стороны, и в проеме ворот перед толпой решительно настроенных горбоносых воинов предстал безоружный золотоволосый юноша, одетый в просторный, подпоясанный веревкой хитон, сотканный из размочаленных между камнями травяных стеблей. Ступив на мост, он знаком остановил двух жилистых, вооруженных суковатыми дубинами гигантов, хотевших было последовать за ним, и, дойдя до середины шатких мостков, довольно правильно, хоть и несколько скованно, заговорил на языке аскчуатль, используя старые, почти вышедшие из употребления обороты. Но от этого пышная, хоть и недолгая речь незнакомца звучала особо вежливо и учтиво подчеркивала, что если со стороны пришельцев и была совершена некая оплошность — если убийство в пределах необходимой обороны можно назвать оплошностью — то они готовы загладить свою вину всеми доступными и не унижающими их достоинства способами. Шечтли выслушали речь Эрниха, приглушив свои неумолкающие барабаны, а когда он закончил и в знак готовности выслушать их ответ, слегка прикрыл глаза и склонил набок голову, вновь оживленно застучали по натянутой коже своими жесткими умелыми ладонями. Прислушавшись к создаваемым ими звукам, Эрних вдруг понял, что шечтли не просто барабанят, а подают друг другу знаки, выражая удовлетворение таким мирным и учтивым началом переговоров. Грохот быстро нарастал и, достигнув некоей высшей точки, внезапно смолк, сменившись резкой и требовательной речью предводителя, выделявшегося среди всей делегации высоким ростом и чрезвычайной густотой татуировок, обращавших его лицо в темно-синюю маску, украшенную массивными глиняными дугами бровей, сходящихся на поперечной костяной пластинке, начинавшейся от кончика носа и верхним концом упирающейся в кожаный обруч над лбом. Шечтль с ходу, без всяких учтивых оборотов, потребовал не только выдать им тело богоподобного Хумак Кееля, но и во искупление совершенного убийства дать двух человек для жертвоприношения, совершаемого на макушках каменных истуканов при входе в лагуну. Заносчиво выкрикнув эту угрожающую фразу, шечтль решительно тряхнул перьями шлема и два раза ударил себя кулаком в мускулистую татуированную грудь.
— Богоподобный Хумак Кеель нарушил закон гостеприимства, покусившись на нашего предводителя, — учтиво промолвил Эрних, — и Бог покарал его!
— О каком боге ты говоришь, чужеземец? — язвительно спросил шечтль. — Если ты полагаешь, что нам неизвестен секрет огненного боя и надеешься запугать нас своими железными трубками, то твои старания напрасны, ибо перед тем, как отправить на дно лагуны парусные лодки ваших предшественников, мы не только поснимали с них все вооружение, но и заставили тех незваных гостей, кто был посговорчивее, научить нас обращаться с ним!
Сказав это, шечтль отступил на два шага в сторону, толпа стоящих за ним барабанщиков разделилась на две шеренги, образовав некое подобие просеки, в конце которой Эрних увидел довольно порядочных размеров пушку на массивном рассохшемся лафете, установленном на четырех деревянных колесах, еще сохранивших ржавые лохмотья ободов. Ствол пушки был высоко задран, но двое шечтлей уже суетились вокруг своего трофейного орудия, поднимая казенную часть упертым в землю рычагом и подкладывая под нее специально заготовленные клинья. Вскоре ствол накренился, и его темное круглое жерло оказалось направленным прямо в грудь Эрниха, стоящего посередине связанного из жердей мостика.
— Эрних, отступай в лагерь! — услышал он за спиной резкий окрик Нормана. — Сейчас мы поговорим с этими мерзавцами по-другому!
Эрних оглянулся на крик и увидел, что вся бревенчатая стена над земляным, плотно оплетенным прутьями валом буквально ощетинилась тускло поблескивающими мушкетными стволами. Чутким слухом он уловил сухие щелчки взводимых курков и скрип отводимых ставен, прикрывавших амбразуры угловых башен.
— Эрних, назад! — услышал он крик стоящего в воротах Дильса. Воин хотел было подбежать к Эрниху и силой утащить его в лагерь, но, ступив на мостик, отказался от этой затеи, боясь, что хрупкая конструкция обрушится под тяжестью двух человек.
Тем временем возле громоздкой пушки уже появился закопченный глиняный горшок с дымящимися углями и один из шечтлей сунул в эти угли промасленный фитиль, скрученный из высушенных травяных волокон.
— Эрних, какого черта?!. — рявкнул Норман, выставив из свободной амбразуры рыжую лохматую голову. — Назад, кому сказано?!.
Но конца фразы Эрних уже не расслышал. Он внезапно почувствовал уже знакомый укол в точку между бровями, после чего темное жерло направленной на него пушки вдруг приблизилось и в глубине его Эрних отчетливо разглядел не тусклый крутой лоб чугунного ядра, а переплетенные, переложенные пушинками прутики и соломинки птичьего гнезда, закрывавшего всю казенную часть грозного орудия. Он усмехнулся и беглым, мгновенным взглядом потушил взбегающее по фитилю пламя. Это произошло так быстро, что никто из шечтлей даже не успел ничего сообразить, и лишь пушкарь недоуменно уставился на обугленный, вмиг потухший конец фитиля.
— Не стреляйте! — громко крикнул Эрних на гардарском. — Мне кажется, что мы еще сумеем договориться с этими добрыми людьми!
— Один из этих добрых людей только что чуть не снес тебе голову ядром! — крикнул из амбразуры Норман. — И если бы не отсыревший фитиль…
— Фитиль? — расхохотался Эрних. — Ну что ж, фитиль так фитиль!..
Сказав это, он твердым, неторопливым шагом дошел до конца мостика и, остановившись перед предводителем шечтлей, отчетливо передал ему условия выдачи тела богоподобного Хумак Кееля.
— Два проводника, два носильщика и пять заложников, — размеренно повторил предводитель, жестом приглушив грохот барабанов, — я понял тебя, но нам надо это обдумать. — Иди!
Но едва Эрних повернулся спиной к шечтлям и ступил на мостик, как в руке пушкаря вновь вспыхнул промасленный фитиль, опущенный в горшок с углями. На этот раз Эрних не стал тушить пламя и обернулся лишь в тот миг, когда огненная змейка исчезла в пороховом канале казенника.
— Ложись! — услышал он истошный вопль Нормана.
Эрних улыбнулся и вдруг ощутил необыкновенный прилив таинственной силы, как бы исходящей из темных неведомых глубин его существа. В какой-то краткий миг вся эта сила вдруг собралась в точке сплетения ребер под грудиной, а когда Эрних раскинул в стороны широко раскрытые ладони, выплеснулась и образовала невидимую стену между земляным валом и подступающими к мостику шечтлями.
Он увидел, как из отпрянувшего ствола вместо смертоносного ядра вылетела встрепанная потревоженная птица, услышал за спиной дружный согласный залп из двух десятков стволов, но вся эта пальба и переполох не причинили никому ни малейшего вреда. Птица, отряхивая с крыльев пушинки и соломинки, скрылась в темнеющих кронах деревьев, а град свинцовых пуль словно влип в толстую невидимую преграду и стал оседать на дно рва, медленно, как снежинки, вращаясь в тягучем вечернем воздухе.
Над мостиком повисла тишина, но когда Эрних опустил внезапно налившиеся чугунной тяжестью руки, из-за частокола послышался глухой недоуменный ропот и маслянистый шорох шомполов, а каменные ладони шечтлей вновь робко и неуверенно замолотили по гулким шкурам своих барабанов.
— Довольно! — властно приказал Эрних, усталым движением поднимая онемевшую руку.
Он подождал, пока ропот и барабанный бой стихнут, еще раз кратко и внятно повторил условия, а затем повернулся к шечтлям спиной, размеренным шагом прошел по шаткому мостику и исчез за сомкнувшимися воротами форта.