Шрифт:
Портовый город Триассо беспокойно спал, погрузившись в липкую ночную тьму. Только, наверное, в нижнем городе, в гавани, в паре самых низкопробных таверн не смолкал пьяный ор и визг расстроенных скрипок. Люди, не знающие наверняка, встретят ли они следующий рассвет, торопились взять от жизни то, что она может им дать. Здесь и сейчас. И пусть это будет слюнявое лобзание уже не способной себя продать престарелой портовой шлюхи, или глоток грошового горлодёра, помогающий на некоторое время отгородиться стеной пьяного угара от осознания того, что жизненный путь уже скоро, может быть даже завтра, завершится в этом или любом другом, но таком же заплёванном, тупике. Пусть.
А равнодушные морские волны размеренно покачивали плавающие на их поверхности объедки, трупики мелких животных и прочие нечистоты. Волны вяло облизывали покрытые ракушками и грязными подтёками противно-скользкие камни пирса и негромкий плеск этих ленивых волн почему-то напоминал сейчас сладострастные причмокивания вампира, склонившегося над одурманенной и беспомощной жертвой, предвкушающего скорую трапезу и упивающегося своей полной безнаказанностью. Волны бесстрастно наблюдали, как с борта шхуны «Анохель» совершенно бесшумно, паря над досками грубо сколоченного трапа, спускалась на берег тощая долговязая фигура, укутанная в бесформенный лоскутный плащ с глубоким капюшоном. Волнам было всё безразлично.
Из редких прогалин в ковре кудлатых туч, нависавших над гаванью, подобно гранитному своду пещеры, временами проглядывал лик Иньянги, ночного светила. И бледно-лиловые пятна мертвенного света тут же начинали хаотично переползать по выщербленным камням загаженных и усыпанных различным мусором волноломов, карабкались на облупленные стены ветхих зданий портовых служб и порождали гнилостно-зеленоватые отблески в зловонной жиже, заполнявшей глубокие выбоины на мостовых.
В тот момент, когда Иньянга в очередной раз показалась из разрыва в плотной облачной завесе, странное существо, спустившееся в гнетущей тишине с корабля, откинуло капюшон на спину. В неверном, потустороннем свете, выплеснувшемся на гавань, стало видно, что его длинный плащ, ниспадающий до земли, сшит из многих десятков необработанных крысиных шкурок. Под плащом угадывалась грубая некрашеная дерюжная рубаха. Нижнюю же часть загадочной фигуры прикрывала юбка, сплетённая из крысиных хвостов.
В облаке невесомых пепельных волос, покрывавших голову пришельца, можно было разглядеть изящную резную диадему из кости зеленовато-серого цвета. А то, что люди, сморщившись от омерзения, назвали бы лицом, было покрыто тонкой, болезненно-серой, пергаментно-шершавой кожей, под которой угадывались даже самые мелкие мимические мышцы. Поверхность кожи была усеяна небольшими язвочками и гнойничками. Глаз, как таковых, не было. В глубине широких глазниц существа угадывалось яростное движение плотных жгутов живой тьмы, на поверхность которой ежесекундно пробивались алые всполохи, и в их беспорядочном танце можно было угадать контуры зрачка и хрусталика.
Рот существа разъехался в широкой, неподдельно-радостной улыбке. И скрипучие звуки слов, сорвавшихся с тонких червеобразных губ его, заставили ощутимо вздрогнуть самоё пространство.
– Теперь я ваш король. Ненадолго. Но вам хватит. Встречайте.
Ответом ему был мрачный перезвон городских часов, возвещавший о том, что после полуночи уже миновало три часа. Постояв у трапа еще минуту, в тишине, казавшейся особенно пронзительной после недавнего колокольного перезвона, загадочное существо понимающе хмыкнуло и углубилось в лабиринт узких, затопленных почти осязаемым мраком, проходов между пакгаузами.
В забранном чугунной решёткой подслеповатом слюдяном окошке допросной кельи, размещённой в толще стен цокольного этажа древнего замка, мерцали отблески света. Замок этот служил резиденцией миссии ордена «Меч предстоятеля». Тут, в этом захудалом приморском феоде Триассо, который и существовал-то, в основном, только благодаря доходам, приносимым одноимённым городом-портом, рыцари и послушники этого почтенного ордена, являющегося одним из столпов церкви Тринадцати Поводырей, обладали властью, наверное, даже в чём-то превосходящей власть номинального хозяина феода, фрайхарра Мальгера фан Триассо.
Сама келья была обставлена предельно аскетично. Стены были аккуратно побелены известью. Справа от двери стоял широкий добротный шкаф для документов, упиравшийся в низкий сводчатый потолок. Торцом к единственному узкому окошку, подоконник которого находился на уровне газона, разбитого во внутреннем дворе замка, куда, собственно, и выходило окно, был приставлен солидный стол. Верх столешницы стола был обтянут толстой, деревянно-жесткой коричневой кожей. Слева от него стоял простой деревянный стул. А у ближнего к входу в келью торца стола стояла крепко сколоченная дубовая табуретка.
На стуле восседал Вопрощающий второго круга посвящения, отец Вальгар, на вид было ему лет сорок. Судя по неширокому шраму, тянувшемуся от правого уголка рта через всю щёку к верхней части правого уха, верхушка которого, кстати, и вовсе отсутствовала, приходилось ему принимать участие и в боевых действиях, а не только в кабинетах сиживать. Облачён он был в черную форменную сутану, подпоясанную вервием, в полном соответствии с действующими орденскими уложениями. Тщательно выбритая тонзура, обрамленная кольцом жестких чёрных волос, отражала свет всех тринадцати (по числу Поводырей) небольших, и, в общем-то, довольно тускло горящих, свечек, вставленных в стандартный орденский напольный подсвечник, приютившийся в левом углу кельи, чуть сбоку и позади стула дознавателя. На столе перед отцом Вальгаром лежала стопка листов дешёвой сероватой писчей бумаги. Очиненные перья же ждали своего часа в тяжёлом бронзовом стакане письменного прибора, стоявшего чуть поодаль, и включавшего в себя также и объёмистую чернильницу.
Его водянистые, светло-голубые глаза уже почти минуту, не мигая, неотрывно смотрели в лицо относительно молодой, лет тридцати, женщины. Лицо её можно было бы назвать миловидным или даже привлекательным, если бы не слишком тонкие губы и колючий взгляд болотного цвета глаз.
Женщина эта сидела перед ним на табурете, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях. Одета она была в изрядно поношенное, но чистенькое тёмно-коричневое платье горожанки среднего достатка с глухо застёгнутым воротником-стойкой. Поверх платья был надет традиционный фартук. Обувь женщины – деревянные сабо, тоже была вполне себе ординарна.
– Фрукен Одгунд, так вы же не отрицаете, что практикуете богопротивное ясновидение, дабы внести смущение в души и сердца паствы, неуклонно ведомой Словом Поводырей путём Света,– устало проговорил Вопрошающий,– Так признайте и то, что делаете это по наущению Архиврага. И закончим с этим.
– Отец Вальгар, я просто предупреждала людей о надвигающейся опасности,– неожиданно мягким голосом, обращаясь к дознавателю, словно к неразумному ребенку, певуче произнесла женщина и умолкла. В молчании прошло секунд двадцать. Но, как только дознаватель собрался продолжить свои увещевания, так его намётанный взгляд отметил незначительные, но слегка пугающие перемены, происходящие с его собеседницей.