Пристрастие к смерти
Шрифт:
Двенадцати часов в неделю было более чем достаточно, когда настоятелем служил молодой отец Кендрик. Он был женат на матроне, являвшей собой образец пасторской жены, – толковой полногрудой женщине-физиотерапевте, легко совмещавшей почасовую работу в больнице с приходскими обязанностями и умевшей держать миссис Макбрайд в форме со строгостью, коей она, несомненно, никогда не применяла по отношению к своим пациентам. Разумеется, никто не ожидал, что отец Кендрик у них задержится. Он лишь временно заполнял паузу между долгим – двадцатипятилетним – служением отца Коллинза и назначением его постоянного преемника, буде таковой нашелся бы. Церковь Святого Матфея, как не уставал повторять архидиакон, была лишним учреждением культа в Центральном Лондоне. При двух англиканских церквах, расположенных в радиусе трех миль, возглавляемых энергичными молодыми священниками и имевших влиятельные приходские организации, серьезно конкурирующие с социальными
Перед тем как отбыть в свой новый городской приход (смесь рас, мужской клуб, союз матерей, молодежные землячества – достойный вызов для амбициозного священника умеренно высокой церкви [11] , одним глазом косящего на митру), отец Кендрик коротко высказал свои соображения о Берил Макбрайд:
– Признаться откровенно, она меня ужасает. Я стараюсь держаться от нее подальше. Но Сьюзан, похоже, умеет с ней управляться. Вам надо бы поговорить с ней относительно ведения домашнего хозяйства. Лучше бы миссис Макбрайд восприняла от мужа не акцент, а религию. Тогда ее кулинарными талантами наслаждался бы теперь настоятель церкви Святого Антония. Я пытался намекнуть отцу Доновану, что у нас есть созревший плод, готовый упасть ему в руки, но Майкла не проведешь. Так что остается вам попытаться обратить его экономку миссис Келли в англиканство – и вы будете жить припеваючи.
11
Направление в англиканской церкви, тяготеющее к католицизму.
Сьюзан Кендрик, ловко перекладывая газетами фарфоровый сервиз и стоя по щиколотку в стружке из упаковочных ящиков, охотно поделилась информацией, но мало утешила:
– За ней надо приглядывать. Готовит она просто, но неплохо, хотя репертуар у нее весьма ограниченный. А вот что касается домашней работы, то здесь она куда менее надежна. Вы должны с самого начала правильно себя поставить. Если вы зададите строгие правила и она будет знать, что вас не проведешь, все будет в порядке. Она работает здесь, конечно, очень давно, еще со времен отца Коллинза, ее нелегко заставить уйти. К тому же она преданный член конгрегации. По каким-то причинам церковь Святого Матфея ей подходит. Так вот, как я уже сказала, важно с самого начала правильно поставить себя. Да, и следите за своим шерри. Дело не в нечестности. Вы можете оставлять на виду все – деньги, часы, пищу. Просто она любит выпить. Лучше угощайте ее иногда сами. Так у нее будет меньше соблазна. Вряд ли вы сможете прятать спиртное под замок.
– Нет, что вы, конечно, нет! – воскликнул отец Барнс. – Я вас понял.
Но правильно поставила себя с самого начала именно миссис Макбрайд. У Барнса не было ни малейшего шанса. Он до сих пор, краснея от стыда, вспоминал то их первое, столь важное собеседование. С видом просителя он сел напротив нее в квадратной комнатке, служившей кабинетом, и увидел, как ее маленькие острые глазки, черные, как смородинки, обшаривают пустоты на полках, оставшиеся на тех местах, где прежде стояли фолианты отца Кендрика в кожаных переплетах, убогий ковер перед газовым камином, несколько эстампов, пришпиленных прямо к стене. И это еще не все, что она увидела. Она безошибочно раскусила его самого, угадала его робость, его полную несведущность в вопросах домашнего хозяйства, недостаток в нем авторитетности – как мужчины и как священника. У него даже закралось подозрение, что она разгадала иные, более интимные его тайны. Его девственность, его почти позорный страх перед ее близким, тепло дышащим, ошеломляющим женским естеством, шаткость социального статуса человека, родившегося в крохотном стандартном домике на берегу реки неподалеку от Или, где он жил со своей вдовствующей матерью, которой приходилось прибегать к отчаянным ухищрениям благородной бедности, чтобы вырастить его, что было куда более унизительно, чем откровенная нищета. Он даже представлял себе выражения, в которых миссис Макбрайд будет докладывать о нем мужу: «Он не настоящий джентльмен, не то что отец Кендрик. Это сразу видно. Да и то сказать, отец отца Кендрика как-никак был епископом, а миссис Кендрик – племянница леди Николс. А откуда этот взялся, никому не известно». Порой ему казалось, что она знает даже то, насколько мал все убывающий остаток его веры, и что именно этот основополагающий порок, а не общая его ущербность лежит в основе ее презрения к нему.
Последней книгой, которую он брал в библиотеке, был роман Барбары Пим. С завистливым недоверием он прочел это изящное ироническое повествование о деревенском приходе, где викариев развлекали, кормили и вообще всячески ублажали прихожанки. Миссис Макбрайд живо пресекла бы что-либо подобное в приходе Святого Матфея. Она и на самом деле пресекла. В первую же неделю его службы миссис Джордан навестила его и принесла домашний фруктовый пирог. Миссис Макбрайд, увидев пирог в среду на столе священника, сказала:
– Ах, это один из знаменитых пирогов Этель Джордан? Холостому священнику вроде вас, святой отец, нужно держать с ней ухо востро.
Слова повисли в воздухе, отравленные скрытым намеком, и акт простой человеческой доброты был испоганен. Пирог прямо во рту превратился в безвкусное тесто, и, откусывая кусочек, отец Барнс чувствовал себя так, будто совершает нечто непристойное.
Миссис Макбрайд явилась вовремя. При всем небрежении иными обязанностями пунктуальность была ее коньком. Он услышал, как поворачивается в замке ключ, и минуту спустя она уже была на кухне. Казалось, она вовсе не удивилась, увидев его неподвижно сидящим в плаще, словно он только что вернулся после мессы, и Барнс сразу догадался, что ей уже рассказали об убийствах. Он смотрел, как она в прихожей аккуратно снимает шарф, выпуская на волю зачесанные кверху волны неестественно черных волос, вешает пальто в шкаф, снимает с крючка на кухонной двери рабочий халат, оставляет у порога уличные туфли и сует ноги в домашние шлепанцы. Заговорила она не раньше, чем поставила на плиту чайник, чтобы, по обыкновению, сварить им обоим утренний кофе.
– Да, вот уж подарочек так подарочек для прихода, святой отец, ничего не скажешь. Два мертвеца! Билли Кроуфорд у газетного киоска рассказывал. И один из них – старик Харри Мак?
– Боюсь, что так, миссис Макбрайд. Один из них – Харри Мак.
– А другой? Или полиция еще не знает, кто он?
– Думаю, с этой информацией следует подождать, пока не уведомят ближайших родственников.
– Но вы его видели, святой отец. Видели собственными глазами. И не узнали?
– Не спрашивайте меня об этом, миссис Макбрайд. Нужно подождать, пока полиция сама объявит.
– А кому понадобилось убивать Харри? Уж точно его убили не для того, чтобы поживиться тем, что на нем, бедолаге, было надето. Это ведь не самоубийство, правда, святой отец? Ну, знаете, такое, когда несколько человек убивают себя за компанию? Или полиция считает, что это сделал Харри?
– Они еще не знают, что произошло. Не стоит строить предположения.
– Нет, я в это не верю. Харри Мак не убийца. А вот тот, другой, про которого вы молчите, про которого никак не хотите говорить, наверное, мог. Харри был несносный вороватый старый черт, сквернослов, упокой Господь его душу, но совсем безобидный. Полиция не имеет права вешать это на Харри.
– Уверен, что они и не собираются. Это мог быть кто угодно. Кто-нибудь, вломившийся в церковь, чтобы ограбить ее. Или кто-то, кого сэр Пол Бероун впустил сам. Любой. Дверь была открыта, когда мисс Уортон пришла утром.
Он отвернулся к плите, чтобы она не заметила, как он покраснел от стыда и испуга, поняв, что имя Бероуна сорвалось-таки у него с языка. А уж она-то не пропустила его мимо ушей; кто угодно, только не она. И зачем он ей сказал, что дверь была отперта? Кого он старался приободрить, ее или себя? Да какая разница! Подробности все равно скоро станут известны, и покажется странным, что он так скрытничал, – странным и подозрительным. Но почему подозрительным? Разумеется, никто, даже миссис Макбрайд, не станет подозревать его. Со знакомым чувством безнадежности и отвращения к себе отец Барнс догадался, что говорит больше, чем следовало бы, в вечном своем стремлении расположить ее к себе, перетянуть на свою сторону. Это никогда не срабатывало, не сработало и теперь. Она не подхватила разговора о Бероуне, хотя он точно знал, что имя надежно запечатлелось в ее мозгу. Сидя напротив, он отлично видел торжество в ее хитрых маленьких глазках, слышал в ее голосе нотки мерзкого смакования.
– Кровавое убийство, похоже? Да, большой подарок для прихода. Вам бы церковь-то окурить надо, святой отец.
– Окурить?
– Ну или святой водой окропить. Может, моему Тому поговорить с отцом Донованом? Он наверняка даст нам святой воды из своей церкви.
– У нас есть своя, миссис Макбрайд.
– В таких случаях, как этот, нельзя рисковать. Лучше взять у отца Донована. Так надежнее. Мой Том может принести после мессы в воскресенье. Вот вам кофе, святой отец. Я сделала двойной. Вы ведь пережили страшное потрясение. Ничего удивительного.