Притяжение звезд
Шрифт:
– Большие дозы аспирина у некоторых пациентов вызывают отравление, так что попробуйте дать ей виски – сколько она сможет принять.
– Виски? – переспросила я, смутившись. – Чтобы сбить жар?
Он покачал головой.
– Чтобы унять боль и тревогу и стимулировать сон.
Я записала это назначение в медкарте – на тот случай, если потом кто-то поинтересуется.
– А как самочувствие миссис…
Его взгляд затуманился.
– …Гарретт, – напомнила я ему, передавая ему ее медкарту. – Недавно ее вырвало, у нее была диарея, и, похоже, ее пульсовое давление…
Я постаралась сформулировать это в достаточно мягкой форме, потому что многоопытный врач мог возмутиться, что какая-то акушерка осмелилась определить давление пациентки одними пальцами, для чего он сам использовал современный научный прибор.
Прендергаст на секунду задумался: сейчас, испугалась я, он скажет мне, что у него нет времени измерять ей давление. Но нет, он достал из саквояжа сфигмоманометр.
Я быстро просунула розовую руку Делии Гарретт в манжету прибора, туго закрепила над локтем застежкой, и он стал накачивать воздух грушей. Это было не сложнее, чем перевязать руку веревкой. По-моему, любую медсестру можно было обучить пользоваться такой штукой, если бы врачи не относились к своим привилегиям столь ревностно.
– О! – встрепенулась молодая аристократка.
– Еще минутку потерпите, – попросила я.
Она раздраженно кашлянула.
Доктор вставил себе в уши желтые наконечники стетоскопа, прижал плоский диск к сгибу ее руки ниже локтя, потом стал медленно выпускать воздух из груши и слушать.
Через минуту он надиктовал мне:
– Систолическое артериальное давление – сто сорок два, – и добавил после паузы: – Диастолическое – девяносто один, сестра.
Я послушно вписала в медкарту: «Диастолическое артериальное давление – 91».
На Прендергаста эти показания, похоже, не произвели особого впечатления.
– Учащенный пульс характерен для последних месяцев беременности, – пробурчал он, пока я складывала его прибор в саквояж. – Если она будет вести себя слишком беспокойно, дайте ей брому.
Он разве не слышал, что я ему сказала: ее вырвало! И седативное средство вроде брома было тяжелым испытанием для желудка. Я бы не стала его давать Делии Гарретт…
Но меня научили никогда не перечить врачу; у нас считалось, что, если нарушить субординацию, в больнице тотчас воцарится хаос.
Прендергаст потер глаза.
– Я отправляюсь домой.
– Кто из акушеров в ваше отсутствие… – начала я.
– В женских отделениях будет помогать частнопрактикующий терапевт…
– Врач общего профиля? – уточнила я разочарованно. То есть не тот, кто нам нужен. – Он уже в больнице?
Прендергаст покачал головой.
– Только едет к нам. Кстати, доктор Линн – дама.
Мне показалось, я расслышала в его голосе легкое презрение. В наши дни врачей-женщин можно было счесть по пальцам, и я еще ни разу не работала под их началом. Но мне хотелось знать, к кому следует обращаться за помощью моим пациенткам, пока ему на замену не прибыла врач-терапевт.
Делия Гарретт вскочила.
– Вы можете снять с меня эту грязную тряпку?
– Да, как только дам миссис Нунен лекарство, а вы уж не стойте, пожалуйста, на ногах!
Она обиженно закашлялась и опустилась на стул.
Я налила в чашку-поильник виски с горячей водой и добавила немного сахару для вкуса. Сделав первый глоток, она тут же залпом высосала все до дна. После этого я пошла к шкафу с постельными принадлежностями за чистой ночной рубашкой для Делии Гарретт.
Переодевая ее, я обратила внимание на растяжки на животе – похожие на белых червяков следы прошлых двух беременностей и нынешней.
Мне еще не приходилось ощущать материнский инстинкт, который, как уверяли меня взрослые женщины, рано или поздно во мне проснется. Я решила заняться акушерством, потому что меня привлекал связанный с этой профессией драматизм, но никогда не представляла себя главным действующим лицом этого таинства вызревания плода, лишь внимательным соглядатаем.
Мне завтра тридцать! Сигнал, что моя пора расцвета позади. Но тридцать вовсе не значит, что я старуха. Кто скажет, что мне уже поздно выходить замуж и «рожать» детей? Возможно, если взвешивать все «за» и «против», это менее вероятно, даже маловероятно, если учесть, сколько мужчин погибло на фронте, упав ничком на траву в далекой стране, или вообще невероятно, при том что мало кто из фронтовиков сможет вернуться на наш маленький остров.
Я надела на Делию Гарретт новую ночную рубашку и завязала боковые тесемки, потом уложила ее обратно в кровать и плотно завернула в одеяло, чтобы она не мерзла под осенним ветром, влетавшем в высокое оконце.
Я сняла с матраса насквозь промокшую простыню Айты Нунен. На мое счастье, прорезиненная пеленка под нижней простыней впитала почти всю мочу, так что верхняя простыня и наматрасник остались сухими.
Одного я не могла до конца понять: хочу я замуж или нет. Были у меня варианты, и немало: милые молодые люди. И я не могла укорять себя за то, что капризно отвергла все возможности – я просто ими не воспользовалась.
– Это вы – медсестра Пауэр?
Я резко развернулась и увидела в дверях молоденькую девушку в обычной одежде. Медно-рыжие волосы, покрытые маслом и зачесанные назад, с выбивавшимися на затылке кудряшками.
– А вы кто?
– Брайди Суини.
Без должности, значит, она даже не практикантка. Масса девушек во время войны проходила ускоренный курс основ медицинской помощи, и ничего удивительного, что они в этом деле мало смыслили.
– И кто же вы, мисс Суини, – поинтересовалась Делия Гарретт, – сиделка-волонтерка?
Незнакомка усмехнулась.
– Никакая я не сиделка!
Делия Гарретт закатила глаза и вернулась к своему журналу.
Брайди Суини снова обратилась ко мне:
– Меня прислала сестра Люк вам в помощь.
Ага, значит, монахиня не смогла найти для меня никого получше, кроме девушки, неподготовленной, необразованной, судя по говору, с невинным взглядом только что вылупившегося цыпленка, словно с ней в жизни еще ничего не случалось. Я чуть не дала Брайди Суини затрещину – так я была разочарована.