Притяжению вопреки
Шрифт:
— Что случилось? — Анита старалась не поддаваться панике.
— Не по телефону… Серьёзно, не до разговоров! Приезжай! Скорее! Или… я не знаю… мне конец… Анита, помоги… — последнее вырвалось у него со всхлипом.
=2.
Всю дорогу, пока мчалась в такси домой, Анита лихорадочно перебирала в уме всевозможные напасти, которые могли приключиться с её бестолковым братом. Но того, что он на самом деле вытворил, она и в страшном сне представить не могла.
— Мне конец, — хныкал Ваня, подтирая рукавом
— Давай, Ваня, вперёд, действуй, — с горечью воскликнула Анита. — Прыгай, вешайся, что ещё? Все проблемы разом решишь.
Он уставился на неё ошарашенно, потом подбородок его снова затрясся, и Ваня разрыдался ещё горше.
Анита отвернулась, зажмурила глаза, закусила до боли губу.
Ведь это действительно конец. Всё, к чему она долго и упорно шла, всё, чего она достигла с таким трудом — рухнуло в одночасье. Бессонные ночи, вечная зубрёжка в универе, красный диплом, работа эта на износ — всё зря. Потому что Ваня, глупый, эгоистичный, дурной младший брат, всё разрушил.
— Да, уж точно, — снова загундосил сквозь слёзы Ваня. — Не будет меня — не будет проблем. Я всегда всем мешал. Кому я нужен…
Эти жалобы на судьбу Анита слышала всякий раз, когда Ваня во что-нибудь влипал, а влипал он с завидным постоянством. И ведь она прекрасно понимала, что брат ею манипулирует, а всё равно жалела.
А как не жалеть? Пацан же ещё совсем. Вот только недавно восемнадцать исполнилось.
Да и доля правды в его словах есть. Матери он уж точно никогда не был нужен. А кто его отец — и сама мать не знала. Кто-то из многочисленных собутыльников.
Аните повезло немногим больше. Отец у неё имелся, правда, давно ушёл от матери и обзавёлся другой семьёй, другими детьми. И для Аниты стал совсем чужим человеком. Но у неё хотя бы был когда-то кусочек нормального детства. А Ваньку и того лишили.
Анита навсегда запомнила тот страшный момент, когда вернулась из языкового лагеря домой. Это её, тогда ещё шестиклассницу, за первое место в областной олимпиаде по английскому языку наградили путёвкой в этот немыслимо престижный лагерь, где вожатыми были настоящие американцы.
Целых две недели насыщенной и яркой жизни в комфорте, без скандалов, без мерзких пьяных дружков матери и без самой матери — разве могла она отказаться?
Эти две недели показались ей счастьем, но пролетели так быстро, что и опомниться не успела. До тошноты не хотелось возвращаться домой, в эту их ужасную квартиру-двушку, которую мать превратила в клоаку.
А когда вернулась, обнаружила маленького Ваню на грязном полу, без чувств, посеревшего, измождённого голодом и долгим плачем. Мать заперла его в дальней комнате, чтобы не лез, не доставал своим нытьём «кушать хочу», не мешал «отдыхать», и, видимо, забыла.
Анита до сих пор помнила этот цепенящий ужас, который пробрал до самых костей, когда она пыталась растормошить пятилетнего брата, но его истощённое тельце лишь безвольно обвисало в её руках. Помнила, как в панике побежала к соседям, как те вызвали скорую, как потом она рыдала в коридоре больницы и исступлённо молилась каким ни на есть богам, чтобы Ваня выжил. И клялась, что больше никогда-никогда его не оставит. Потому что не только страх за него рвал её сердце, но и вина, острая, жгучая, беспощадная. Пока она там в тепле и уюте играла, веселилась, вкусно ела и сладко спала, её младший братик терпел побои, мёрз и голодал. А она даже не вспоминала про него.
Тогда Ваню спасли и выходили. И это было настоящим чудом. Обезвоженный, изголодавшийся, с тупыми ушибами живота и головы, он был буквально на волосок от смерти.
Мать тогда судили, отправили в колонию и лишили родительских прав. Встал вопрос, куда их пристроить.
Её отец хоть и не горел желанием, но всё-таки не возражал взять в свою новую семью Аниту, но без Вани. Куда ему этот Ваня? У него и так двое детей подрастало, объяснял он. Квартира тесная, не повернуться. И жена категорически против. Анита — дочь, родная кровь, не отвертишься. И взрослая уже, могла бы стать помощницей. А вот Ваня… нет, Ваню они не потянут.
Их хотели уже определить в детский дом, но неожиданно объявилась тётка, отцовская двоюродная сестра, одинокая и бездетная. Она обоих и взяла к себе.
Тётка была странная, очень религиозная и очень строгая, но после матери всё — рай. Однако Ваня, став чуть постарше, на тёткины запреты отвечал отчаянным непослушанием. И чем больше та на него давила, тем сильнее он куролесил и шёл в разнос.
=3.
Их странной тётки уже несколько лет как не стало. Теперь они живут вдвоём — Анита оформила опеку. То есть, жили. Последний год Ваню круто потянуло на самостоятельность.
Он бросил школу, завёл сомнительную компанию, у кого обитал — не говорил, на все её расспросы — огрызался, а к ней наведывался лишь тогда, когда требовались деньги.
Анита сердилась, но всё равно давала столько, сколько просил. Ни разу не отказала. Но ему захотелось, видать, больших и лёгких денег, раз пошёл на такое…
— Господи, зачем ты это сделал? Ну зачем? — спросила она сипло, будто каждый звук давался ей с огромным трудом. — О чём вообще ты думал?
Анита и сама не знала, для чего все эти вопросы. Какая теперь разница, о чём думал Ваня, когда тайком проник в дом её шефа. Когда пытался ограбить его. Когда, пойманный на месте врасплох, разбил вазу о голову Лившица (тот по неизвестной причине неожиданно вернулся домой раньше времени) и сбежал, пока тот не очнулся.
Неважно, что его заставило так поступить. Никакие причины, никакие обстоятельства ничего теперь не изменят и выходку его не оправдают. Уже случилось страшное, непоправимое… Но она продолжала задавать эти бессмысленные вопросы, старалась понять и не понимала.
Наверное, ей просто надо было сейчас что-то говорить, цепляться за слова и фразы, чтобы не сорваться в истерику, чтобы не сойти с ума от безысходного отчаяния, стыда и страха…
— Зачем ты полез к Марку Аркадьевичу? Почему именно к нему? — голос её всё-таки сорвался в крик.