Привет! Это я… (не оставляй меня снова одну…)
Шрифт:
Моя ёлка делается вся голубая, ёлка Хелле – вся красная, а у Эрленд все колпачки зелёные. (Мы сказали Эрленд: «Ах, как ЖАЛКО, что мы не нашли ни одного жёлтого!» – и обещали отдать ей все колпачки, которые соберём, когда растает снег. И она успокоилась на зелёных.)
По правде, её ёлка оказалась даже красивее моей. Я спросила – может, ей хочется поменять на другой цвет, – но она отказалась. Тогда я сказала – она ещё пожалеет, что не поменялась со мной, потому что голубые всё равно в сто раз лучше зелёных. Я сказала, что это её последний шанс, и раз так, то я НИКОГДА больше не поменяюсь с ней ничем. Сейчас или никогда! Эрленд ответила – ну и пожалуйста, я могу говорить что хочу, а она меняться не хочет.
Дрянь. Недотёпа и зануда. Я сообщаю ей, что на будущий год зелёные колпачки будут мои. Я уже записала это в своём дневнике и поставила дату, так что у меня есть доказательство – я первая сказала! Вот так вот. О-О-О! Ох уж мне эта Эрленд! Жуткая жадюга и МАЛЯВКА!
Новость
Сегодня воскресенье. Завтра первый учебный день в новом году. Когда мы с сестрой спускаемся ужинать, мама и папа уже сидят за столом на кухне. Сидят и молчат. Вроде они выглядят как обычно, но всё-таки какие-то не такие. Происходит что-то не то. Я торможу на полпути посреди кухни и смотрю на них.
– Папа остался без работы, – говорит мама и кладёт свою руку на папину.
– Чего-чего? – спрашиваю я.
– Класс! Значит, ты можешь стать ПОЛИЦЕЙСКИМ! – вопит Эрленд и начинает носиться по кухне, делая вид, что у неё в каждой руке по пистолету. – Кошелёк или жизнь! – вопит она и палит по невидимым бандитам, якобы засевшим в кухне. (Надо полагать, кухня ими битком набита – по крайней мере, так ведёт себя Эрленд; хотя вообще-то с такой стрельбой у неё давно бы уже кончились патроны.)
– Кошелёк или жизнь? Бестолочь, это ведь грабители говорят! – объясняю я.
– Ода, не обзывай сестру, – говорит мама.
– Но полиция так не говорит! А Эрленд очень глупая, – отвечаю я.
– Не называй сестру «Эрленд» и не говори, что она глупая, – повторяет мама.
Я по-прежнему стою посреди кухни. Спрашиваю папу:
– Ты сделал что-то не так? Может, плохо работал, не старался?
– Сейчас время такое, сплошные сокращения, – отвечает папа. – В моих услугах больше не нуждаются. Я поступил на работу последним, значит, должен уйти первым. Ничего не попишешь. Но всё уладится, – говорит папа и улыбается – не так, как всегда.
– Значит, у тебя больше нет работы? – уточняю я.
– Именно. Как раз сейчас и нет. Но я скоро найду другую работу, вот увидишь.
– Всё уладится, – говорит мама.
«Всё уладится!» – они что, никаких слов больше не знают?» – думаю я.
– Папа – безработный, – изрекаю я, ни для кого, в воздух, в основном чтобы послушать, как это звучит: «Мой отец – безработный!»
Я совсем не знаю, что мне думать по этому поводу. Смотрю на папу – может, он стал выглядеть по-другому? Расстроен? Что он собирается делать?
– Всё уладится, милый, – говорит мама ЕЩЁ РАЗ и гладит папу по руке.
– ПИФ-ПАФ! – кричит Эрленд и одобрительно кивает сама себе. Она сдувает с указательных пальцев «остатки пороха» и суёт пальцы в карманы, будто её пальцы – пистолеты. Потом забирается к папе на колени и берёт бутерброд. Я тоже устраиваюсь за столом со своим бутербродом. Мы ужинаем. Сегодня у нас намного тише, чем обычно.
Обеими руками Эрленд обнимает папу за шею.
– Тебе грустно?
– Да нет, дружочек, – отвечает он и гладит сестру по щеке. – Просто как-то странно, что вдруг – раз! – и ты без работы. Что же мне теперь придумать?..
Папа смотрит перед собой в никуда. Похоже, он что-то обдумывает. Видно, что ему не по себе. Эрленд озабочена.
– Но, папа! – говорит вдруг она. – Ты можешь делать что угодно! Ты можешь ВСЁ!
Эрленд улыбается папе и снова его обнимает. Изо всех сил.
Сестра ещё такая маленькая – она на самом деле считает, что папа может ВСЁ…
– Да, это уж точно, – отвечает папа и улыбается обычной доброй «папиной» улыбкой. – Папа может всё, – подтверждает он и подмигивает мне. (Я закатываю глаза, но ничего не говорю.)
Мысли
Я в постели, но заснуть не могу. Мне слышно, как внизу, в гостиной, разговаривают родители – серьёзно, тихими голосами. Слышно, как в соседней комнате храпит Эрленд. Она храпит в точности как Дедушка. Я лежу и думаю о жёлтых колпачках от фейерверка, о папе, который остался без работы, и о том, что скажут на это в школе. И наконец думаю про умерших Лассе и Гейра, и ещё про Дедушку.
Думаю до тех пор, пока не засыпаю.
Утренний шторм
Дорогой дневник!
Это – документ для будущего, запись обо всём, что происходит здесь, на Крокклейва, 5, и именно сейчас – чтобы ВСЕ узнали и НАВСЕГДА запомнили, какая глупая МАЛЯВКА моя младшая сестра – Эрле(нд) Беата Стокхейм.
– НАЙДИ МОИ ВЕЩИ! – вопит Эрленд издалека, из коридора наверху.
– Дружочек, поищи сама, – говорит мама. (Говорит тихо, спокойно, как и всегда.)
– Нет! ТЫ поищи! – завывает Эрленд-вредина, прибавив громкость. Потом слышится жуткое «БУМ!» – это Эрленд бросилась на пол (как всегда). Лежит на полу и воет, и ноет – прямо грудной младенец!
– Когда выплачешь все слёзы и оденешься, спускайся вниз и позавтракай с нами. Ты ведь мамин новогодний салютик! Приходи к нам, – говорит мама по-прежнему тихо, спокойно.
(Не понимаю, как мама терпит такую вопилку! Но она терпит.)
Сегодня понедельник. Первый день занятий в январе. Интересно, кому что подарили в нашем классе на Рождество, и вообще – всё ли в школе по-старому? Или что-то изменилось? Мы не виделись друг с другом почти две недели!
Эрленд, уж точно, какой была, такой осталась. Сегодня с утра вредничает – как обычно. Ни один человек во всём мире не выступает по утрам так, как она. А сегодня она против всего. Ничего не хочет: не хочет сама доставать свою одежду, не хочет говорить за завтраком, с чем ей сделать бутерброд. Вместо того чтобы сказать нормально, что ей нужно, она мычит «М-М-М!!!» и тычет пальцем, указывая на разные начинки, а папа должен гадать – одно, другое, третье? Предложив четыре варианта, он так и не попадает в цель, подмигивает мне и говорит: