Привет из прошлого
Шрифт:
из слов ободряюших бросить,
и вот уж слеза по щеке потекла,
напоминая про осень.
Очень ей нужен спасательный круг,
в заставшей её непогоде,
чтоб хоть на время смертельный недуг,
не был ей так безысходен.
Кто знает, ведь может быть это судьба,
забредших в метель одиночеств,
забытой улыбкой вернуться к губам,
будящей весну между строчек.
И с ней не страшны, ни мороз, ни пурга,
а снег – лепестки от ромашек,
сугроб станет сеном душистым в стогах,
а
Мороз отпустил, от улыбки притих,
сугробы под солнцем просели,
в кафешке, за столиком на двоих,
запахло грядущим апрелем.
Первые заморозки
Месяц выглянул двурогий
из-за тучи над трубой.
Кошка трётся мне об ноги,
спину выгнула дугой.
Лунный свет играет тенью,
от скользящих облаков.
Плачет тихо дождь осенний,
превращаясь в мотыльков.
И мерцают мутно звёзды,
сквозь замёрзшее окно,
обещают дней морозных,
белоснежья полотно.
Отразится в лужах месяц,
глядя в них, как в зеркала.
Прилетит из поднебесья
к нам зима, белым-бела.
Моей музе
Я живу в зачарованном мире,
где сливаются грёзы и явь.
Ты в моей холостяцкой квартире,
в эту ночь своё сердце оставь.
Разбуди, дай мечтам разговеться,
стены тесной каморки раздвинь,
дай взглянуть на ушедшее детство,
где мой Янь познакомился с Инь.
Приоткрой то, что тайной сокрыто,
мне туманы сомнений развей,
чувства все процеди через сито,
в поседевшей моей голове.
Натяни струны сердца до звона,
чтоб, как в юность звучали они,
а весь мир, что судьбою разорван,
словом тёплым согрей, обними.
Я готов, словно раб на галерах,
горький свой отрабатывать хлеб,
оставаясь в душе флибустьером,
на широких просторах суд'еб.
Прошепчи мне про дальние дали,
где тепло от сверкающих звёзд,
чтоб нашли мы, что долго искали:
млечный путь среди белых берёз.
Мне ключи от волшебного слова
подари, дай прочувствовать вкус,
чтоб рождались из звука простого,
не слова, а мелодия чувств.
Евангелие от фонаря
Круж‘ат снежинки мотыльками,
купаясь в свете фонаря,
внизу их ждёт холодный камень:
последний таинства обряд.
Кружась меж небом и землёю,
за миг познав и рай и ад,
от следом падающих скроют,
что нет для них пути назад.
Весна придёт на смену стужам,
храня, как память их любви,
под фонарём большую лужу,
чтоб в ней плескались воробьи.
Вначале было слово
В начале было слово и в конце,
а между ними время пролетело,
виски припорошило цветом белым,
морщины разбросало на лице.
Подкралась старость тихо, невзначай,
между словами здравствуй и прощай.
Трава-мурава
Когда упадёшь ты в траву-мураву,
и отыщешь с ней общий язык,
увидишь иначе небес синеву,
и взгляд на тебя стрекозы.
О многом расскажет трава-мурава,
про то, что давно позабыл,
напомнит из детства такие слова:
всё встанет внутри на дыбы.
Закроешь глаза и почувствуешь сам,
вдруг привкус рассветной зари,
и, если ты думаешь, это роса:
это слёзы рассвет обронил.
Жёсткий вагон
Вагончики качаются,
колёсики: тук-тук.
Всё в жизни возвращается
на свой начальный круг.
Звон ложек, подстаканников,
мельканье фонарей,
как милостыню странники,
ждём у своих дверей.
Салон-вагоны з'аняты,
лишь в жёстком есть места,
там приютили странники
на краюшке Христа.
Летит состав, качается,
как в парке карусель,
и долго не кончается
из прошлого туннель.
Старый дом
Старый дом идёт под снос.
Опустевшие квартиры,
как столешня после пира,
словно преданый Христос.
Он устал, и всем простил,
и давно готов уж к сносу,
хоть и держит ряд стропил,
крышу старую, как посох.
Жаль бездомных воробьёв,
да сверчка за стылой печкой,
их впредь никто не позовёт,
на заветное крылечко.
И не всхлипнет под ногами,
скрип рассохшихся дос'ок,
и всё то, что было с нами,
как вода уйдёт в песок.
Дом снесли, на пустыре,
бродят серые вороны,
грай звучит их похоронный,
словно памяти обет.
Слёзы счастья у соседа:
всё не вечно под луной,
а чувство, будто дом я пр'едал,
став в беде к нему спиной.
Вырву старый, ржавый гвоздь,
что торчит в оконной раме,
сохраню его на память,
сколько б ездить не пришлось.
Глаза
Глаза – врата таинственной души,
она ресницами пытается прикрыться,
и не узнаешь, что на дне её творится:
молиться хочет, или согрешить.
Она закрыта, лишь подрагиванье век,
предательски нам выдаст интерес,
и будто в Ноев ты с земли попал Ковчег,
а ощущенье, что в тебе Христос воскрес.
Что не один ты, здесь шарик весь земной,
тут даже в дождь, витают птицы в облаках,
а буря вмиг смениться может тишиной,
и, может статься, ты вообще не при делах.
Душа – потёмки, а глаза – её врата,