Привет от Вернера
Шрифт:
– Конец близок, – сказал Вернер. – И мы должны победить. – Он опять улыбнулся. – Дело вот в чем, – продолжал он, все еще улыбаясь; улыбка в его глазах разгоралась, освещая тонкое лицо внутренним светом. – Дело вот в чем – вы, наверное, скоро уедете?
– Да, – сказала мама. – Очень скоро... Иосифа отзывают.
– Я тут принес один пустячок. – Вернер полез в карман. – Для Гизи...
Он достал маленький сверток, что-то завернутое в тонкую шелковистую бумагу.
– На-ка, разверни! – протянул он его мне.
Я долго разворачивал шуршащую бумагу – ее было много, – и в самой середине этого вороха
– Какой смешной! – сказал я. – Черный!
– Черные цыплята тоже бывают, – сказала мама. – Правда, редко!
– Я знаю, – сказал я. – Я видел у Вани на даче!
– Мне этот цыпленок напоминает Гизи, – сказал Вернер. – Такой же черненький, как она...
И я тоже увидел, что этот цыпленок похож на Гизи!
– Заведи-ка его! – сказал Вернер.
Я взял ключик, нащупал в боку у цыпленка граненый железный стерженек и завел. Потом я поставил его на тумбочку возле кровати, и цыпленок стал весело танцевать! В животе у него тихо жужжало, а он переступал по стеклу розовыми лапками, взмахивал куцыми крылышками и вертел головой.
Я смотрел на этого смешного цыпленка, а видел перед собой Гизи, и наш дом на Кузнецком, и Памятник Воровскому... Я как-то сразу почувствовал, что мы уезжаем!
Когда цыпленок затих, Вернер сказал мне:
– Прошу тебя передать его Гизи! Когда-то мы с ней увидимся, просто не знаю! И еще передашь привет Москве, – сказал он. – И своему Воровскому... ну, а теперь спи!
– Я не хочу спать! – сказал я. – Я тебя так давно не видел!
– Может, мы немножко посидим здесь? – спросил Вернер, глядя на маму.
– Конечно! – встрепенулась она.
Мама быстро сварила кофе, поставила дымящийся кофейник и чашки под лампой на тумбочке, и они с Вернером устроились рядом в креслах. Они разговаривали, а я закутался в одеяло и слушал.
– Нелегкий будет завтра день, – сказал Вернер. – Сошло бы все гладко...
Он имел в виду первомайскую демонстрацию.
– Все будет хорошо! – сказала мама.
– Полиция на ногах, – сказал Вернер. – Всюду шпики. И фашистские молодчики тоже что-то затевают...
– Где сбор? – спросила мама.
– Мы распустили слух, что сбор у Тиргартена... но это нарочно! Мы соберемся у вокзала и пройдем здесь, мимо вас...
И тут я заснул! Просто не понимаю, как это я так быстро заснул! До сих пор не могу себе этого простить!
Когда я утром проснулся, в комнате было тихо и пусто. Только на тумбочке, освещенной лучом майского солнца, стоял грустный черный цыпленок; у него был такой вид, как будто он пришел сюда сам и никакого Вернера не было...
ПЕРВОЕ МАЯ
Первое мая начиналось торжественно и вместе с тем пусто.
Мы опять стояли на балконе у фрау Аугусты, как в ту новогоднюю ночь, но внизу, под нами, уже не было никакого веселья.
Улица была пустынна, она ушла в себя, в свои подворотни и дома, приглушенная и настороженная. Ожидание демонстрации было разлито в воздухе, в холодном первомайском солнце, в насупленных карнизах домов. В этом ожидании не было торжественности: торжественность была в нас!
Я с утра повязал красный галстук, который мне
На балконе было прохладно, дул ветер, но мы не уходили.
Я смотрел сквозь железную решетку на вылизанную ветром улицу.
Фрау Аугуста все о чем-то тихо говорила, излагала какие-то свои мелкобуржуазные мысли. А мы молчали. Мама сказала, что с фрау Аугустой надо вообще говорить поменьше.
Я вспомнил, как начинается Первое мая у нас, в Москве. Я вспомнил разукрашенные дома и предпраздничное оживление на улицах. И разноцветную иллюминацию по вечерам, которую мы всегда ходили смотреть в центр. И парад на Красной площади. Я часто ходил с родителями на парад, на трибуны возле Мавзолея. В Москве Первое мая было веселым и радостным, а тут...
И вдруг мы услышали песню! Это пели рабочие; их еще не было видно, они шли еще где-то там, за домами, левее, а песня, как это всегда бывает, опережала их, неслась впереди, над пустой мостовой:
Drum links! Zwei, drei!Drum links! Zwei, drei!Wo dein Platz, Genosse, ist?Rein dich ein in die Arbeiter-Einheilsfront,Weil du auch ein Arbeiter bist!Песня звучала все громче, чрезвычайно энергично, в ритме шагов:
И – левой! Два! Три!И – левой! Два! Три!Проходи, товарищ, к нам!Ты войдешь в наш единыйРабочий фронт,Потому что рабочий ты сам!Обхватив прутья решетки, прильнув к ним лицом, я впился глазами в конец улицы... Там полыхнуло красным, и я увидел человека с красным флагом. За ним показался маленький оркестр: барабанщики и флейтисты. А дальше уже вливалась в улицу темная масса голов, над которыми колыхались плакаты – белые буквы на красном. Рабочие шли сомкнутой колонной, по четыре в ряд. Они приближались к нашему дому. Гулкие шаги сотен ног заполнили пространство. В едином с ними ритме звучали флейты и барабаны.
Кое-где на балконах и в окнах домов показались люди. Другие окна, наоборот, с треском захлопывались. Какой-то мужчина на балконе напротив приветственно поднял кулак навстречу рабочим. В первых рядах колонны тоже взметнулись кулаки.