Привычка ненавидеть
Шрифт:
— Это явно не моя заслуга, если я здесь… — Краем глаза замечаю тусклый свет в окне и не могу разобрать, это приближается вечер или еще не отступило утро. — Стоп, сколько я здесь уже?
Вряд ли отец попивал кофе, если бы я находился в отключке каких-то пару часов.
— Со вчерашнего дня, ты проспал… часов четырнадцать, наверное. Ты потерял сознание. Врачи говорят, болевой шок, тебя накололи обезболивающими.
Четырнадцать, мать твою, часов. Дальше я не слушаю.
— Телефон. — Я оглядываюсь по сторонам, тяну руки к тумбе и
— Он в вещах, твои друзья привезли. Сиди, я подам.
Мы говорим так, будто это нормально для нас, и от подобной светской беседы меня бомбит еще больше. Я бешусь и поэтому чувствую больше физической боли, она меня приземляет. Копаюсь в спортивной сумке со сменной одеждой и нахожу телефон. Севший, блять. Еще и зарядки нет, она, наверное, в номере осталась.
— Мне нужно зарядить телефон или… дай свой, — осеняет меня, и, схватив новую модную мобилу папочки размером с кирпич, я тут же лезу в интернет, нахожу страницу Ланской и набираю ее по видео.
Гудки, дурацкие гудки. Мика не сразу появляется на экране, но когда я наконец вижу ее, у меня будто гора падает с плеч и дышать легче становится.
— Ян! Боже, ты живой! Я звонила Денису, но он ничего толком мне не сказал, и я… — она смешная, Книжника Денисом только мамка, наверное, зовет. Я сдавленно смеюсь, наблюдая, как Мика невообразимо быстро тараторит в трубку, будто боится не успеть сказать что-нибудь, как на ее милом личике сменяется десяток разных эмоций, и шиплю от боли в груди. Сука, это точно ребра, уже бывало со мной в первый год учебы, но сейчас больнее. — Что с тобой? Что ты повредил?
— Я в норме, жить буду. Пара ушибов, — не хочу пока говорить вслух о ноге и последствиях. — Скажи мне лучше, как мама.
Мика становится серьезнее и, сразу видно, старается контролировать каждое слово, но я вижу страх в ее глазах. Ее всегда выдают глаза.
— Стабильно. С тех пор как мы говорили, стабильно. Боже, я не должна была тебе писать и звонить, я… — Ланская едва сдерживает слезы и снова несвязно бормочет. — Прости меня.
— Брось. Ты обязана была это сделать.
— Когда ты вернешься? Мне страшно, я так боюсь, что Наташа… что ты… Я не справляюсь одна.
— Я думаю, скоро, — отвечаю уклончиво, потому что понятия не имею, когда вернусь, если по времени парни уже, вероятнее всего, по домам сидят и лечат похмельные после победы головы. А потом, заметив время на экране, я очень внезапно вспоминаю. — С днем рождения, малыш. Это ты меня прости, что сейчас не с тобой. Я обещал, значит, буду.
— Хорошо, — кивает слишком часто, нервничает и повторяет: — Хорошо. Спасибо. Я люблю тебя, Ян.
— Скоро вернусь.
Когда нас разъединяют, я еще какое-то время смотрю в пустой экран. Думаю о маме, Мике, о чем угодно, только не о себе. Я понимаю, что мне нужно домой. Срочно.
— Я рад, что у тебя кто-то появился.
— Это не кто-то,
— Та девчонка из соседнего дома? — удивляет меня отец. Неужели он что-то помнит из жизни с нами? — Дочка Миши Ланского?
Но я не собираюсь обсуждать Мику с отцом.
— Что ты здесь забыл? — говорю резче, чем хотелось бы. Я был намерен произнести это безразлично, но в моем голосе слишком много накопленной злости.
— Мой сын получил серьезные травмы, как я мог не приехать.
Пропускаю муть мимо ушей, не концентрируюсь на словах про травмы. Еще рано, не сейчас.
— Нет, ты не понял. Что ты делаешь здесь? В Сочи? Я не верю, что ты по первому зову примчал из другой страны.
— Ты прав, я был на игре.
— Снизошел до простых смертных?
Отец никак не реагирует на мой выпад. Морда кирпичом — это у него профессиональная деформация. Он с таким же лицом разводиться к маме приезжал, бизнесмен хренов.
— Совместил деловую поездку с твоим матчем. Ты ведь не делишься своими успехами…
— А ты будто спрашиваешь.
— …приходится узнавать все самому.
— Василич сдал?
— Не вини тренера, он всего лишь держал меня в курсе событий. В любом случае, информацию о вашей команде можно легко найти на сайте университета.
— Ну конечно. И с чего такое рвение быть посвященным в мою спортивную судьбу?
— Глупый вопрос. Потому что ты мой сын.
— Глупый разговор. По-моему, у тебя избирательная память, так как вспоминаешь ты об этом, только когда тебе удобно. Пришел повлиять на меня своим весомым словом? Так мне по хер на твое мнение. Василич пожаловался, что я не хочу «уехать жить в Лондон»? — попытался пропеть я, но между ребер опять резануло, будто ножом.
— Ушиб и трещина в нижних ребрах, слава богу, внутренние органы не задеты. Это все пару недель боли, но есть и плохая новость. Твоя нога.
Я уже знал, что ничего хорошего ждать не стоит, если на ней, сука, гипс.
— У тебя разорваны связки. Травма очень противная, но я говорил с представителями английского клуба…
— Понятно, что тебе нужно.
— Они впечатлены и готовы ждать до осени.
— До осени я разрыв не вылечу.
Даже если у меня было бы желание, которого нет.
— В Израиле есть частная клиника, я узнавал.
— Какой ты шустрый.
— За десять недель тебя полностью поставят на ноги. Если начать сейчас, ты успеешь…
— Нет, — выплевываю я, устав слушать бред. Выплевываю категорично, жестко, с кашлем и последующим матом.
— Это твое будущее, Ян.
— Верно. Мое будущее. Ты к нему не имеешь никакого отношения.
— Ты совершаешь большую глупость, — выдает отец ну с очень умным видом. Прям мудрый старец, мать его. Но, по сути, сейчас он тот самый бизнесмен, который видит во мне выгодный товар и хочет дорого продать. Его никогда не волновали мои чувства и желания.