Приятельница мадам Мегрэ
Шрифт:
— Ваша консьержка, мадам Салазар, слышала в тот вечер, около девяти часов, как в вашу дверь стучались.
Несколько человек довольно громко разговаривали, они были возбуждены.
— На тротуаре возле дома, возможно, они и были, у меня никого не было. Вполне вероятно, что они и стукнули раз-другой по витрине, если они были «возбуждены», как уверяет мадам Салазар.
— Сколько у вас костюмов?
— Поскольку у меня одно туловище и одна голова, я ношу один костюм и одну шляпу; кроме того, у меня есть старые штаны и свитер, в которых
Тогда ему показали темно-синий костюм, найденный у него в шкафу.
— А этот?
— Это не мой.
— Каким образом он оказался у вас?
— Я его никогда не видел. Кто угодно мог положить его в мой шкаф, когда меня не было дома. Я уже шесть часов как здесь.
— Примерьте, пожалуйста, пиджак.
Пиджак был ему впору.
— Вы видите пятна, похожие на ржавчину? Это кровь, и по заключению экспертов, — человеческая кровь. Пятна тщетно пытались вывести.
— Я не знаю, что это за костюм.
— Мадам Ранее, которая держит торговлю зонтами, часто видела вас в синем костюме, особенно по пятницам, когда вы ходите в кино.
— У меня был другой костюм, тоже синий, но я выбросил его больше двух месяцев назад.
После этого первого допроса Мегрэ здорово приуныл. Он долго разговаривал со следователем Доссеном, а потом они оба пошли к прокурору.
К тому самому, который взял на себя ответственность за арест.
— У экспертов сомнений нет, ведь так? Остальное, Мегрэ, — за вами, это ваша забота. Действуйте. Нельзя же этого молодца выпустить на свободу.
На следующий день из безвестности выплыл месье Лиотар и теперь буквально преследовал Мегрэ, как злобная собачонка.
Среди разных заголовков в газетах был один, привлекший внимание публики:
Малыш Лапуэнт и в самом деле уверял, что видел коричнево-красный чемодан под столом в мастерской, когда приходил туда как инспектор санитарной службы.
— Это был обычный дешевый чемодан, я еще нечаянно задел его ногой и здорово удивился, что мне стало так больно. Я понял, в чем дело, когда попытался передвинуть его: чемодан оказался невероятно тяжелым.
Однако Люка, явившийся с обыском в пять часов, чемодана уже не застал. Точнее сказать, чемодан-то был, и тоже коричневый, тоже дешевый, но Лапуэнт утверждал, что не тот.
— С этим чемоданом я ездила в Конкарно, — заявила Фернанда. — У нас никогда никакого другого не было. Мы ведь, собственно, не путешествуем.
Лапуэнт был непреклонен, он твердо стоял на своем: чемодан другой, первый был более светлый и ручка была подвязана веревкой.
— Если бы мне нужно было починить чемодан, — возражал Стёвельс, — я бы без веревочки обошелся. Не забывайте, что я переплетчик и работаю с кожей.
Филипп Лиотар тем временем принялся собирать свидетельства библиофилов, и выяснилось, что Стёвельс — один из лучших переплетчиков в Париже, возможно, даже лучший, которому коллекционеры доверяют самую деликатную работу, по преимуществу он занимается реставрацией старинных книг.
Все сходились на том, что этот тихий человек почти всю свою жизнь проводил в мастерской, и считали, что полиция совершенно напрасно копается в его прошлом — нет там ничего сколько-нибудь подозрительного.
Конечно, всплыла история Фернанды. Когда Стёвельс с ней познакомился, она занималась проституцией, и именно он вытащил ее из прежней жизни. Но и за Фернандой с тех довольно давних уже времен ничего сомнительного не водилось.
Торранс уже четыре дня сидел в Конкарно. На почте нашли оригинал телеграммы, написанный печатными буквами. Сотрудница, принимавшая телеграмму, вспомнила, что у окошка вроде бы стояла женщина. И Торранс выверял все, составлял списки приехавших в последнее время из Парижа, опрашивал по двести человек в день.
— Хватит с нас этой пресловутой непогрешимости Мегрэ! — заявил однажды журналисту Лиотар.
И тут же завел разговор о частичных перевыборах в третьем округе, в связи с которыми кое-кому в политических целях было выгодно затеять здесь скандал.
Следователю Доссену тоже досталось, и эти нападки, мягко говоря, бестактные, порой вгоняли его в краску.
— Как у вас, ничего нового, за что можно было бы зацепиться?
— Я ищу. Нас десятеро, иногда и больше: есть люди, которых мы уже двадцать раз допрашивали.
Люка надеется найти портного, который шил синий костюм.
Как обычно, когда общество так взбудоражено, ежедневно поступали сотни писем, отнюдь не облегчающих работу; почти все они направляли на ложный след, масса времени тратилась попусту. Тем не менее все скрупулезно проверялось, выслушивали даже сумасшедших, которым казалось, что они что-то знают.
Без десяти час Мегрэ вышел из автобуса на углу бульвара Вольтера и, как всегда, взглянув на свои окна, был очень удивлен, что освещенное ярким солнцем окно в столовой закрыто.
Он тяжело поднялся по лестнице и нажал на ручку двери — она не открылась. Впрочем, мадам Мегрэ, переодеваясь, запирала дверь. Он открыл своим ключом и оказался в голубом чаду. Поспешив на кухню, он выключил газ. Курица, морковка и луковица в жаровне превратились в один черноватый комок.
Он открыл все окна, и когда получасом позже мадам Мегрэ, едва дыша, вошла в квартиру, она застала его в столовой, перед ним был кусок хлеба с сыром.
— Который час?
— Половина второго, — спокойно ответил Мегрэ.
В таком состоянии он ее не видел никогда: шляпа набок, губы дрожат.
— Только, пожалуйста, не смейся.
— Я не смеюсь.
— И не ругай меня. Я не могла поступить иначе и хотела бы видеть, каково было бы тебе на моем месте.
Когда я думаю, что у тебя на обед — кусок сыра!
— Зубной врач?
— Я к нему не попала. С без четверти одиннадцать проторчала в Антверпенском сквере, не имея возможности даже отойти.