Приютки
Шрифт:
Затем маленькие стрижки декламировали в лицах басни Крылова… Потом пели солистки…
Звонким своим контральто лучшая после Кузьменко певица-старшеотделенка Оня Лихарева, не участвовавшая в спектакле, исполнила «Нелюдимо наше море» и «Вниз по матушке по Волге» вместе с хором, минутами покрывая последний.
А там за темной завесой суетливо готовились к представлению…
Наконец, роздали подарки, рассмотрели приглашенные гости обычную рождественскую выставку работ, погасили и сдвинули в угол елку…
В тот же миг раздался звонок, и все заняли свои места. Взвился расписной
Глава третья
Это была несложная пьеса-сказка… Двое бедных подростков заблудились в лесу… По дороге они жаловались на бедность, на тяжелую долю нищих детей и выражали желание стать принцем и принцессой.
Хорошенькая Любочка играла девушку. Благодаря короткому платью и спущенной до пояса косе, сейчас она имела вид пятнадцатилетнего подростка… Высокая, костлявая Васса была ее братом… Ее ровная, как у мальчика, фигура, размашистые жесты, мужская шляпа, куртка и штаны дополняли сходство.
Похорошевшая под легким слоем пудры и румян, с подрисованными глазами, Васса казалась весьма милым подростком-мальчуганом с его настоящими размашистыми и резкими движениями.
Когда же добрая фея, Дуня, с ее кротким личиком, в длинной белой одежде доброй феи, с льняным каскадом белокурых волос появилась из-за деревьев, олеандров и филодендр, наполнявших «сцену», тихий ропот одобрения пронесся по зале.
Если красавица Любочка поражала своим очаровательным личиком с его правильными чертами, миловидное задумчивое лицо Дуни пленяло своей кроткой улыбкой и тем особенным выражением доброты, которое дается далеко не каждому человеку, но одинаково очаровывает всякого.
— Возможно ли? Простая крестьяночка! Какое нежное, прелестное и грациозное дитя! — чуть слышными возгласами восторга доносилось до ушей Дуни. Эти возгласы скорее смущали, нежели радовали ее… Уже само появление ее под столькими взглядами чужих глаз и страх, что вот-вот выскочит из ее памяти довольно длинный монолог доброй феи, и туманный намек Нан на какую-то близкую радость, все это вместе взятое несказанно волновало Дуню.
Однако под ободряющим взором Дорушки, игравшей королеву и стоявшей за боковой кулисой в короне из золотой бумаги на голове и в длинной мантии под «царственный горностай», попросту в белой простыне, разрисованной углем наподобие горностаевых хвостиков, Дуня ободрилась…
Ее нежный голосок трогательно зазвучал по зале:
— Вы хотите роскоши и богатства, бедные дети, вы получите и то и другое, — между прочим говорила она, отчеканивая каждое слово этим своим нежным голоском, — но предупреждаю вас: я не ответственна за то, что постигнет вас в вашей новой доле. Не жалуйтесь же на добрую фею, если новая жизнь не понравится вам.
И взяв за руки Любочку и Вассу, она увела их на минуту за кулисы, чтобы вернуть их на сцену уже переодетыми в пышное одеяние королевских детей.
Под гром аплодисментов снисходительных зрителей сдвинули занавес…
Кричали «браво» и хлопали без устали. Особенно старался добряк доктор Николай Николаевич. Он поместился «в райке», по его собственному выражению, среди своих «курносеньких», попросту
Приложив трубою обе руки ко рту, своим могучим басом Доктор вызывал на всю залу исполнительниц, обращая на себя всеобщее внимание:
— Дуняша Прохорова, молодец, браво!.. Васса Сидорова, Люба Орешкина, браво, браво, молодец! Курносенькие, молодцы! Браво! — неистовствовал он.
Второе действие изображало королевский дворец. Король — Маша Рыжова, особенно громоздкая в своей царской мантии, с тщательно запрятанной под нею русой косой, с огромной короной, поминутно съезжавшей ей на кончик носа, похожего на картофелину, рядом с Дорушкой-королевой сидела она на возвышении в мягком и удобном кресле начальницы, изображающем трон.
Утреннее «маковое» лакомство давало себя теперь особенно чувствовать Маше. Всем известно свойство дурмана и сонливости, которым обладает мак, и покушавшая его не в меру Маша с ужасом замечала на себе его ужасное действие. Пока шли хлопоты и приготовления к спектаклю, она боролась еще кое-как с одолевавшим ее желанием уснуть, но сейчас, очутившись в мягком, удобном кресле в полутьме за сдвинутой занавесью, бедная Маша переживала нестерпимые муки. Между тем занавесь раздвинулась снова, и второе действие началось.
В этом втором действии придворные дамы представляют королю и королеве их близнецов-детей, которым исполнилось шестнадцать лет этим утром.
— Ваше королевское величество, — начинает Дорушка самым почтительным тоном, обращаясь к королю-Маше, — взгляните, как пышные розаны, расцвели наши сын и дочь… Как они прелестны… Не угодно ли будет вашему королевскому величеству отдать им те роскошные подарки, которые заключены в этом драгоценном ларце. Прошу вас!
Тут Дорушка протягивает оклеенную серебряной бумагой рабочую шкатулку Маше и, нечаянно взглянув в лицо «королю», замирает от неожиданности.
«Король» как-то не вполне естественно опустился в кресле, уронив голову на грудь. «Золотая» корона при этом сползла на самый кончик носа Рыжовой, великолепная белая борода, сделанная из ваты, и такие же усы грозили каждую минуту отлепиться и полететь вниз. Но ужаснее всего было то, что «его королевское величество» храпело на всю сцену, отчаянно присвистывая носом.
В ужасе Дорушка стала изо всей силы трясти за руки уснувшую сладко и крепко под влиянием злодейского мака Машу Рыжову…
— Марья! Ты с ума сошла… Маша! проснись! — в отчаянии шептала девушка.
— Мы… — простонала неожиданно на всю залу сонным голосом Маша, на минуту бессмысленно приоткрывшимися глазами глянув на Дорушку, и снова громко, отчетливо крякнула в голос: — Чего тебе? Спать время, а она лезет!
И тотчас же, откинувшись на спинку стула, захрапела снова на весь зал своим богатырским храпом.
Под оглушительный хохот сдвинули далеко не своевременно занавес; спящую непробудным сном Рыжову утащили со сцены, а вместо нее, облекшись в белую «горностаевую» мантию и золотую корону, на ее месте появилась сама Антонина Николаевна с белой ватной бородою в роли короля, успевшая запомнить по репетициям роль Рыжовой.