Приз победителю

Гонконг, 2003 год

Блесточка, съежившись, лежала в темноте. По спине ее обильно стекал пот, увлажнявший тыльную часть топа из люрекса и пояс короткой джинсовой юбки, задранной чуть ли не до промежности.

Она боялась даже вздохнуть, не то что двигаться. И ничего не видела. Когда глаза начало резать от размазавшейся по лицу косметики, хотела стереть ее с век, но не смогла, потому что руки были крепко связаны за спиной. Ей ничего не оставалось, как попытаться «сморгнуть» соринку. Если не считать этого, Блесточка продолжала лежать, чего-то ожидая. Возможно, некоего озарения, которое позволило бы понять, где она находится

и как оказалась в этом месте. Но озарение все не приходило, и девушка прилагала максимум усилий к тому, чтобы не расплакаться. Из-за стягивавшей рот липкой ленты она едва могла дышать и опасалась, что рыдания в прямом смысле задушат.

Пленница упорно вглядывалась в темноту, и постепенно окружавшие ее предметы начали обретать форму и очертания. Как только это произошло, она опустила глаза к обнаженным босым ногам и заметила, что лежит на тощем матрасике. Когда-то его поверхность украшал орнамент в виде переплетавшихся ивовых ветвей, но теперь он был почти сплошь заляпан бурыми, с темной каймой, пятнами, плавно перетекавшими одно в другое. Справа на расстоянии пары метров располагалась дверь, через которую девушка, вероятно, сюда вошла. Возможно, ее даже внесли, но пленница ничего этого не помнила. Она повернула голову налево в попытке определить, к чему у нее привязаны руки. И невольно отшатнулась от того, что увидела. Стена за спиной оказалась завешана фотографиями женщин. Но это были плохие фотографии — даже хуже, чем порнография, висевшая в гараже у Даррена. У женщин на этих снимках были вылезшие из орбит, потускневшие глаза и разинутые рты. Потому что снимали их уже мертвых.

Детектив-инспектор Джонни Мэнн вышел из машины и словно оказался в сауне. За те полчаса, что он провел за рулем в кондиционированном салоне своего авто, утренняя прохлада уступила место жаре, подобравшей влагу с земли, и воздух стал плотным и влажным, как сырое одеяло.

Надев солнечные очки, Мэнн отбросил со лба черные волосы и посмотрел в небо. Темные глаза затопило голубизной. Небо ясное — хорошо. Но, похоже, ненадолго. Беременные дождем тучи на горизонте готовились в самое ближайшее время обрушить на город потоки воды. Типичное гонконгское лето — сорок градусов жары и почти стопроцентная влажность. Самое подходящее время куда-нибудь отсюда убраться. Но детектив не мог об этом даже мечтать. Он провел долгую бессонную ночь и находился в самом начале еще более долгого рабочего дня. Инспектор входил в состав группы быстрого реагирования, когда обнаружили труп. Гонконг, конечно, привычен к убийствам, но не к таким, как это.

Мэнн бросил взгляд на часы и обозрел парковку, на которой помимо его автомобиля стояла только одна машина — полицейская легковушка без опознавательных знаков. Детектив ощутил облечение, ибо это означало, что слоняться без дела ему не придется. Вскрытие назначили на восемь, а сейчас стрелки показывали двадцать минут восьмого. Так что чем раньше они начнут, тем быстрее освободятся. Он никак не мог привыкнуть к моргу. И не трупы вызывали у него отторжение, а запах. Там пахло, как в кабинете дантиста и мясной лавке одновременно, и этот сомнительный аромат, казалось, забил обоняние и остался в памяти чувств навечно — подобно запаху школьных обедов или тяжелому духу в помещениях, где обитают очень старые люди.

Он снял пиджак и положил на заднее сиденье машины, после чего извлек из салона портфель и, хлопнув дверцей, зашагал по гравию подъездной дорожки к входу в морг. Мэнн, будучи высоким, обладал стройной, типично английской фигурой, а также выраженными скулами и квадратной нижней челюстью. Его темные глаза были глубоко посажены и смотрели на мир с выражением грусти.

Не успел детектив прикоснуться к кнопке звонка, как дверь распахнулась, и в проеме появился молодой сотрудник морга Кин Так, лучившийся своей всегдашней, исполненной энтузиазма улыбкой. Он обрадовался, увидев Мэнна; равным образом его радовало то обстоятельство,

что скоро начнется вскрытие. Эту процедуру медик с нетерпением ожидал. Одетый в грязноватый белый халат, Кин Так имел несвежий и потрепанный вид человека, напрочь лишенного радостей молодости и проводящего слишком много времени в заботах о мертвецах. В иерархии морга Кин Так занимал должность санитара низшего разряда, в обязанности которого входило возить, перекладывать с места на место и обмывать трупы. Он не мог исполнять техническую работу, то есть доставлять в лабораторию на анализ извлеченные из тела органы, укладывать их назад в полость и зашивать потом трупы. Но надеялся, что такой день когда-нибудь наступит, и постоянно практиковался в накладывании швов и вязании узелков — в свободное время или когда его никто не видел.

Мэнн вздрогнул, соприкоснувшись со стеной арктического холода, когда открыл дверь в когда-то «клинически чистую», а ныне довольно неряшливую прозекторскую. Здесь требовалось поддерживать температуру не выше минус пяти, чтобы приостановить процесс разложения в трупах, ожидавших идентификации или вскрытия. Детектив остановился в центре помещения под мигающей лампой дневного света и пару раз мигнул в унисон с ней.

— Что, полна гостиница? — осведомился он, оглядывая стоявшие вдоль стен стальные никелированные холодильники.

— За исключением двух ячеек. Позавчера ночью случилась заварушка — гангстеры передрались. В результате нам доставили двенадцать искромсанных ножами трупов. Есть что зашивать и на чем попрактиковаться.

Слева от Мэнна открылась дверь, и в комнату вошли два человека. Инспектор знал одного из них — детектива-сержанта Энджи. Вместе работали в Бюро по борьбе с триадами и организованной преступностью. Второго — молодого человека хрупкого сложения — Мэнн прежде не встречал.

— Счастлив видеть тебя снова, Энджи.

— Привет, Чингис. — Сержант сделал шаг вперед и тепло пожал Мэнну руку. Энджи перевалило за сорок. Но хотя он облысел и обладал весьма объемистым брюшком, манеры у него были донжуанские, а карие, с поволокой глаза, лукавая быстрая улыбка и недюжинный ум по-прежнему привлекали женщин. Иными словами, о нем всегда заботилась какая-нибудь дама. — А я думал, что тебя забыли на Новых территориях. Рад, что этого не случилось.

— Но ты же меня знаешь, Конфуций. Я — парень простой и покладистый. Не понимаю, почему некоторые типы меня недолюбливают, — ухмыльнулся Мэнн. — Ты-то сам как поживаешь?

— Ничего, спасибо. Продолжаю вкалывать как проклятый за мизерную зарплату. Между прочим, мы в бюро по тебе скучаем. Как-то слишком тихо стало.

Инспектор пожал плечами:

— Ну, я не по своей воле ушел оттуда.

— Слышал. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты, Чингис, любишь злить людей, с которыми лучше жить в мире. Тебе следовало бы знать, что «если слишком часто ходишь в горы, обязательно повстречаешь тигра».

— Ну, как говорится, издалека пожара не зальешь. За исключением тех случаев, когда писаешь по ветру. Чем ты постоянно и занимаешься. Если так, другое дело.

Энджи широко улыбнулся:

— Хорошо сказано. Даже очень. Но что значит «писать по ветру»?

— Это старинная английская пословица. Я объясню тебе ее значение позже.

— Ты просто помешан на своих пословицах.

— Да. Впрочем, в данном случае я всего лишь воздал за подобное подобным…

Энджи повернулся к стоявшему за его широкой спиной офицеру:

— Встречал когда-нибудь детектива Ли?

Мэнн посмотрел на молодого человека, скалившегося в улыбке. Определенно тому не терпелось принять участие в этом разговоре. Детектив Ли носил коричневый, в тонкую полоску, костюм в стиле семидесятых годов и самый широкий оранжевый галстук, какие Мэнну доводилось когда-либо видеть. Инспектор не мог припомнить за собой, чтобы, следуя моде, случайно переступать границы разумного, но, вероятно, в юности это имело-таки место. А раз так, оставалось только надеяться, что это у него быстро прошло.