Призрачные огни
Шрифт:
Николас Фолбек, командующий детективами, убежденный мормон, умел на равных разговаривать с самыми грязными матерщинниками в отделе, но никогда не упоминал имя Господне всуе и мог сурово отчитать богохульствующего подчиненного. Он даже один раз сказал Ризу:
– Хагерсторм, прошу вас, перестаньте говорить «срань Господня», или «черт бы все побрал», или еще что-нибудь в этом роде в моем присутствии. Я ненавижу это дерьмо, и я, вашу мать, не намерен это терпеть.
И если уж Ник Фолбек богохульствовал и матерился, предупреждая Джулио, то указание управлению держаться подальше от этого дела исходило от инстанций повыше Шарпа.
– А как насчет того дела об исчезновении трупа, ну этого самого Эрика Либена? – спросил Риз.
– То же самое, – ответил Джулио. – Дело у нас отняли.
Разговоры о делах отвлекли Риза от ночных кошмаров, и у него появился аппетит. Он взял еще плюшку из ящика для хлеба и предложил другую Джулио, но тот отказался.
– А что ты еще делал? – спросил Риз.
– Ну… я поехал в библиотеку, когда она открылась, и прочитал все, что там было, о докторе Либене.
– Богатый, гениальный ученый, гениальный бизнесмен, холоден как рыба, слишком глуп, чтобы понять, какая замечательная у него жена… Да мы все это о нем уже знаем.
– Он еще был одержимым.
– Так все гении такие, у них у каждого какой-нибудь пунктик.
– Этот был одержим бессмертием.
– Как это? – нахмурился Риз.
– Еще будучи аспирантом и сразу после защиты докторской, когда он был одним из самых одаренных в мире молодых генетиков, занимающихся изучением рекомбинантных ДНК, он опубликовал несколько научных работ и писал статьи в журналах по разным проблемам увеличения продолжительности жизни. Кучу статей. Этот человек был одержимым.
– Одержимым, как же. Вспомни про мусорный контейнер.
– Даже в самых сухих и сугубо научных его публикациях чувствуется страсть, которая захватывает тебя. – Джулио вынул из внутреннего кармана пиджака лист бумаги и развернул его. – Это из статьи в научно-популярном журнале, она более цветиста, чем остальные: «В конечном итоге может оказаться возможным так генетически изменить человека, что он сможет избежать могилы, жить дольше, чем Мафусаил, и даже стать одновременно и Лазарем и Иисусом, встать из гроба даже после того, как смерть призовет его». Риз недоуменно моргнул:
– Забавно, верно? Его тело украли из морга, так что он «встал», хотя и не таким способом, как собирался.
В глазах Джулио появилось что-то странное:
– Может, вовсе и не забавно. Может, никто его и не крал.
Риз почувствовал, что и в его глазах появляется что-то странное.
– Ты же не хочешь сказать… – начал он. – Да нет, конечно же, нет.
– Он был гением, имел безграничные возможности, был, вероятно, самым гениальным ученым, работающим с рекомбинантными ДНК, а еще был одержим стремлением остаться молодым и избежать смерти. Значит, если он вроде бы встал и ушел из морга… так, может, он и в самом деле взял да и ушел, можно ведь себе такое представить?
У Риза сердце сжалось в груди, и, к своему удивлению, он понял, что боится.
– Но разве такое возможно после полученных им травм?
– Несколько лет назад – абсолютно невозможно. Но мы живем в век чудес или, по крайней мере, неограниченных возможностей.
– Но каким образом?
– Вот это мы и должны выяснить. Я тут порылся в справочнике и нашел телефон доктора Истона Золберга, чьи работы по проблемам старения упоминаются в статьях Либена. Выяснилось, что Золберг знал Либена, считал его своим учителем и некоторое время они были сравнительно близки. Золберг глубоко уважал Либена, говорит, что не удивляется, что тот здорово разбогател на этих ДНК. Но он также заметил, что была у Эрика Либена и темная сторона, и он согласен об этом рассказать.
– Какая темная сторона?
– Он не хотел говорить по телефону. Но мы с ним условились о встрече в час дня.
Когда Джулио отодвинул стул и встал, Риз спросил:
– Каким образом мы сможем продолжать заниматься этим делом так, чтобы не нарваться на неприятности с Ником Фолбеком?
– Возьмем бюллетень, – ответил Джулио. – Пока я на больничном, я ничего не расследую официально. Считай это моим личным любопытством.
– Если нас накроют, никакие больничные не помогут. Полицейские не должны проявлять личного любопытства по поводу таких дел.
– Верно, но, если я болею, Фолбек не станет беспокоиться и проверять, чем я занимаюсь. Так что вряд ли кто-нибудь будет заглядывать мне через плечо. По правде сказать, я там заявил, что вовсе не хотел бы связываться с такими тонкими делами. Сказал Фолбеку, что, уж если тут так все важно, не лучше ли мне несколько дней отдохнуть, чтобы пресса не приставала с ненужными вопросами. Он согласился.
Риз поднялся.
– Так я, пожалуй, тоже скажусь больным.
– Я уже за тебя сказал, – сообщил Джулио.
– Вот как? Тогда ладно, поехали.
– Я решил, ты не станешь возражать. Но если не хочешь ввязываться, то…
– Джулио, я с тобой.
– Только если ты уверен.
– Я с тобой, – в изнеможении повторил Риз.
И подумал, но не сказал вслух: «Ты спас мою Эстер, мою маленькую девочку, бросился в погоню за парнями в „Шевроле“, вытащил ее из этой передряги живой, ты был просто как одержимый, они, наверное, решили, что сам дьявол сел им на хвост, ты рисковал жизнью и спас Эстер, а я тебя и до этого любил, ты мой напарник, к тому же отличный напарник, но после того случая я полюбил тебя по-настоящему, ты маленький сумасшедший засранец, и, пока я жив, я буду всегда там, где я тебе нужен, и плевать на все остальное».
По природе своей человек немногословный, Риз не умел выражать свои чувства, но все равно ему очень хотелось сказать все это Джулио. Однако он промолчал, потому что знал: Джулио не нуждается в выражении благодарности, его это только смутит. Джулио ждал от него лишь преданности как от друга и напарника. Если он выразит свою вечную благодарность словами, это встанет барьером между ними, поскольку со всей очевидностью поставит Джулио в главенствующее положение, и между ними может возникнуть неловкость.