Призрачный бал
Шрифт:
Варя попала к ним совсем соплячкой. Степаныч о том говорить не любил, но вроде как сиротой она осталась. Девчушку ему то ли подкинули, то ли старик сам сиротку пожалел, теперь уже и не важно, прижилась она и к дороге быстро привыкла, почти не капризничала. Только ночами все, как в бреду, мамку звала. Захар тогда уже совсем взрослым был, почитай двенадцатый годок шел, и Варвару он взялся защищать как младшую сестренку. А как подросла, понял вдруг, что пропал. Поначалу и не приходило в голову ничего такого. Отгонял от нее ухажеров, так обидят ведь. Что видеть ее постоянно хочет, опять же надзор. И не ревность это вовсе, как Степаныч любил повторять. А старый
– Не твоего она поля ягодка, Захар. Сам видишь, какая красавица выросла, расцвела, что роза в саду царском. Не дури, откажись от помыслов своих, пока не поздно. Сам себя этой любовью погубишь.
Захар отнекивался и огрызался. Какая, мол, Варька роза? Чисто репей. Колючая да вредная. И не ревнует он ее вовсе. Да только как глянет девка взглядом своим зеленым, гривой огненной качнет, так у Захара земля из-под ног уходит. Неужто и правда влюбился? А если и так, то что? Степаныча что ли слушать, который уже и себя не помнит, ему сто лет в обед? Что бы он понимал, старая колода? Варя привыкла видеть в Захаре только брата, но ведь это не беда. Он из кожи вылезет, чтобы она поменялась к нему. Иначе и жить не стоит.
Захар украдкой обернулся, посмотрел на свою зазнобу, едва сдержав улыбку. Вон как она с ребятишками ловко управляется. Только ведь ревели, а теперь, погляди, притихли и жмутся к ней, как котята озябшие. Хотя и не холодно, лето на дворе. Интересно, о чем она сейчас думает? Всяко не о том, о чем он. Что однажды вот так же и их с Захаром ребятишки будут к ней прижиматься и ластиться. И не будет больше этой дороги бесконечной. Осядут они где-то, Захар дом сладит, хозяйство заведут. И заживут душа в душу.
Варя перехватила взгляд возницы, и в зеленых ее очах сверкнула искорка. Парень живо отвел глаза и уставился на дорогу.
Варвара никогда не принимала неумелые ухаживания Захара всерьез. Большой, точно медведь, волосы вихрами нечесаными и груб не в меру. Парень гонял от нее ухажеров, словно была она его собственностью, не иначе. Варя злилась и обижалась. Иногда до того докучал, что хотелось спрятаться, но она считала его родным братом, была за многое благодарна, потому не могла вот так от себя оттолкнуть. Только понимала Варя и то, что Захар от своего не отступится, старалась от него отдалиться, но не сразу, а постепенно. Держалась больше в стороне, на разговоры не шла, сказывалась уставшей, если он звал прогуляться. Высказать бы, что не любит она Захара, облегчить душу, так он ведь сам не идет напрямую. Все увертками да ужимками, извивается, что уж на углях, а не говорит ничего. Уж лучше бы сразу все разъяснить, и буде. Больно ему станет. Так пройдет. Не вечно же страдать и маяться. Встретит другую и забудет Варвару. Да и она не может всю жизнь с артистами кочевать. Устала. Ноги от плясок болят, мозоли почти не заживают. Не ее эта жизнь – чужая. Никто не спросил Варю, хочет ли она себе такой судьбы.
Перед глазами поплыла пелена непрошеных слез, которые принесли воспоминания. Отца своего она не знала, его медведь заломал, когда Варвара и на свет еще не появилась. Матушка, пока не захворала, одна дочь растила. Варе шестой годок пошел, когда матушка померла, промаявшись в горячке три ночи. Ни бабушек, ни дедушек у девочки не осталось, а кому сирота нужна беспризорная? На другой день после похорон матушки к ним в деревню приехали бродячие артисты. Народ собрался поглазеть, а про нее вроде как и забыли. Так и сидела Варя одна на порожке, размазывая кулачком
– А ты чего тут одна сидишь? Почему не пошла представление смотреть?
Варя подняла голову и увидела старика с длинной седой бородой. Тимофей выгнулся дугой и зашипел. Не любил он чужаков.
– Не хочу.
– Как же такое может быть? – старик удивился и пригладил бороду широкой ладонью. – Там леденцы раздают, а тебе теперь и не достанется.
– Не люблю я леденцы. – Варя сжала губки. Леденцов она и вовсе не пробовала. У матушки денег на сладости не хватало. И на ярмарку она Варю водила, только чтобы продать корзинку яиц, что несли куры, да полведерка молока от козы Маньки.
– Все маленькие девочки любят леденцы, – стоял на своем старик.
– Я не маленькая. – Варя подхватила двумя руками котейку и хотела уйти в дом, но услышала окрик соседки тёти Глаши.
– Варька, ты чего тут расселась? Я тебя по всей деревне искала, чтобы на артистов отвести посмотреть. Опять с этим паршивым лобзаешься. Тьфу!
Старик тоже оглянулся на окрик, а потом посмотрел на Варю.
– Тимка не паршивый, у него даже блох нет, – тихонько сказала девочка, прижав к себе несопротивляющегося кота, – а тетя Глаша меня вовсе не искала, я здесь с самого утра сижу. И никому я не нужна, потому как мамка померла, и я теперь…
Она не смогла договорить. В горле встал колючий ком, а из глаз брызнули злые слезы. Кот вывернулся у нее в руках и лизнул в щеку. Но Варя никак не могла успокоиться. Она рыдала в голос, запрокинув голову. Тетя Глаша недовольно махнула рукой и направилась к девочке. Варя знала, что тетка запросто может наподдать, как лупит она своих детей. Испугалась и прильнула к старику, ища защиты. От него девочка чувствовала доброту и потому совсем не боялась.
– Ты что это на мою внучку бранишься? – старик погладил Варю по голове. – Она мне уже рассказала, что никто ее с самого утра не хватился. А если бы дите в лес убежало?
– И не велика беда, – вдруг сорвалась тетка, – у меня своих семеро по лавкам, сладу с ними нет. Не хватало мне еще брошенок подбирать. По доброте душевной присмотрела, вот еще и тумаков получила. И что же ты внучку только теперь вспомнил? Где раньше-то был?
Соседка брызгала слюной и трясла кулаком в воздухе, раскрасневшись, что созревший помидор. А потом плюнула под ноги старику, и не дождавшись разъяснений, пошла прочь.
Варя не хотела отпускать своего спасителя и только крепче прижалась к нему. Старик все понял и, мягко отстранив от себя ребенка, присел перед девочкой на корточки.
– Так ты, выходит, сирота?
Девчушка кивнула, с трудом сдержала вновь набежавшие слезы и уткнулась в мягкий кошачий бок.
– Вот что, собирайся-ка ты, и пошли со мной. Ну, чего стоишь? – увидев Варино замешательство, старик положил широкие ладони ей на плечики и подтолкнул в сторону дома. – Забери, что в дороге пригодится, да поедем.