Шрифт:
Глава 1.
Проникновение.
Штаб тяжелого бомбардировочного авиационного корпуса возвышался над толпившимся у его подножия сосняком, будто гора Килиманджаро над саванной. Памятник прежней эпохи, когда архитектура вдохновлялась идеологией и соответствовала великим замыслам. Цитадель мирного, а теперь и военного времени.
Располагался штаб несколько на отшибе от собственно гарнизона, носившего предсказуемое название Сосновый Бор, ближе к летному полю, что понятно, у развилки дорог. Песочного цвета многоэтажное, а точней – многоуровневое здание в стиле конструктивизма под красно-коричневой железной крышей, утыканной похожими на тотемы антеннами.
И эта вершина, этот особо охраняемый пик оказался покоренным.
КП был взломан, словно консервная банка, или раковина-жемчужница, когда весь его личный состав, включая дежурную смену, собрался в конференц-зале на ежемесячную читку приказов. Мероприятие проводил сам Командующий корпусом, генерал-лейтенант Горынин, поэтому присутствовать на нем полагалось всем, без исключений. Тем более что сразу после оглашения приказов, а это не больше десяти-пятнадцати минут, все, кто должны, вернулись на свои места и посты. Никто и предположить не мог, что в этом, охраняемом как крепость здании, с особым пропускным режимом – и за такой короткий промежуток времени, может произойти что-то подобное. Однако – произошло.
Едва открыли входную дверь КП, всем в лица ударил сильный поток ветра, что само по себе было странно. В режимном помещении работал кондиционер, и окна не открывались, по определению. То есть, таким было требование документов, определявших степень режимности объектов, и что это означает на практике, в каких конкретных мероприятиях выражается. Для КП было установлено – окна не открывать. И не так, что хочу – не хочу, а исключить технически такую возможность. Вместо решеток на окнах установили бронированные стекла, чтобы ни разбить их, ни проникнуть снаружи на КП было невозможно. Но, как дань уважения технике безопасности при пожаре – и в качестве компромисса, – при чрезвычайных обстоятельствах одно окно все же открывалось. На нем был установлен специальный запор с датчиком, который срабатывал при общем сигнале пожарной тревоги и открывал окно принудительно. В этом случае оно использовалось как аварийный выход, имелась даже специальная веревочная лестница для эвакуации. Однако пожара никакого и в помине не было, а сквозняком тянуло так, что забивало дыхание, и как раз из этого окна, что напротив двери. Створка его оказалась распахнута, и за ним, словно восклицательный знак, вертикальная доминанта, откуда-то с крыши свешивалась толстая альпинистская веревка. Розовая. Веревка мерно раскачивалась, и по ней сверху вниз пробегала волна.
То, что окно раскрыто, тем более веревка за ним – нонсенс для КП Корпуса. И если на окнах нет решеток, еще не значит… Или значит?
– Что за черт! – удивился Главный штурман КП Корпуса полковник Раужев, которого за возраст и опыт все запросто звали Лукьянычем. Он быстро подошел к окну и, глянув вниз, убедился, что лестница на месте и не задействована, а веревка не достает даже до предыдущего этажа. Это означало только то, что использовали ее для проникновения с крыши именно сюда, на КП. Лукьяныч, запрокинувшись, посмотрел вверх. Прикрывавший его лысину боковой начес седых волос при этом съехал и отвалился в сторону острым бликом, серпом на сияющем фоне неба, точно крыло верткой крачки. Веревка свисала с карниза крыши, он ухватился за нее и несколько раз с силой дернул. И, отзываясь на его действия, кто-то невидимый потащил веревку на себя, попытавшись втянуть ее наверх.
– Эй, эй! – закричал Лукьяныч и, моментально обернув канат вокруг ладони, не позволил ему ускользнуть. – На крышу, быстро! – скомандовал он.
Когда усилия с противоположной стороны прекратились, к слову – практически тотчас, он привязал веревку к трубе отопления под окном и, поправив прическу, приказал:
– Ну, а теперь внимательно смотрим, у кого что пропало.
Достав из кармана большой красный платок в крупную клетку, он вытер моментально покрывшийся испариной высокий лоб, тонкие губы его при этом презрительно кривились, хотя в прозрачных зеленых глазах сквозила тревога. Старый вояка понимал, что шуток в ближайшие дни не предвидится.
По КП, несмотря на сквозняк и прямой ток воздуха из сосновой рощи, разливался отчетливый кислый запах дерьма. Пока – в переносном смысле. Лукьяныч отчетливо видел, что в дерьме они все, и даже не по уши, а по самые макушки.
На крышу быстро не получилось, при том, что дверь на нее находилась совсем рядом, возле курилки, всего лишь этажом выше по боковой лестнице. Пока нашли ключ, пока совладали со ржавым замком, никого на крыше уже не застали. Только веревка, привязанная к основанию антенны, свидетельствовала, что прискорбное событие имело-таки место.
– Скорей всего, ушел по той лестнице, – указал зажатым в руке пистолетом в сторону спуска на нижний уровень крыши дежурный по части. – Знал, видимо, гад, как и куда.
Сунув пистолет в кобуру, он лично спустился по внешней металлической лестнице с узкими ржавыми перильцами уровнем ниже.
– Точно! – закричал оттуда. – Здесь дверь открыта.
Дверь, которую имел в виду дежурный, выводила в вечно пустой коридор в боковом крыле. Конечно, там никого уже не было, и никто ничего не видел. Не забываем, что мероприятие в конференц-зале еще не завершилось.
Как и предполагал Лукьяныч, на КП вскоре обнаружились пропажи.
– Маргаритка! Маргаритка пропала! – заметил пустое место на стойке с аппаратурой Серж, он же – капитан Таганцев, один из штурманов дежурной смены.
Маргариткой назывался БШД, блок шифрования данных. Блок был новейшим, предсерийным и по сути опытным образцом, потому и статус имел совершенно секретный. Еще и месяца не прошло, как поступил шифратор с завода, но за это время он уже прекрасно себя зарекомендовал в работе. Благодаря ему надежность канала связи с самолетами и защищенность его от подслушивания и помех многократно повысилась. Во всяком случае, тех трудностей при общении с бортами, которые наблюдались в первые дни войны, они больше не испытывали. Если БШД попал в чужие руки, использование его отныне бесполезно. Придется все менять, схему, алгоритмы, программное обеспечение, а это не за один день делается, и кучу денег стоит. Короче, серьезное дело, можно сказать – катастрофа. На тормозах такое никто не спустит.
Подлил масла в огонь, а если начистоту – подбросил гранату в пороховой погреб, Юра Хостич, по прозвищу Отто, удостоенный им благодаря большому шраму на правом виске. Шрам он заработал однажды в обстановке, приближенной к боевой, когда в ходе короткого, но жаркого словесного боестолкновения с женой, возникшего при обсуждении полезных свойств отдельных спирто-водяных смесей (СВС), почувствовал, что с него хватит, и вышел вон из кухни – прямо сквозь закрытую стеклянную дверь.
– Компьютер взломали, – сообщил он, и шрам на его отчаянно бледном лице запунцовел.
– Ты его что, не выключил? – спросил зачем-то Лукьянович, хотя и сам знал ответ.
– Мы его никогда не выключаем, – пожал плечами Отто, – тем более на пятнадцать минут. Но все защищено паролем, так просто не войдешь…
– Почему ты решил, что кто-то вошел?
– Потому что вошел. Кто-то. Экран разблокирован…
– Херасе, – выразил общее мнение майор Марлинский.