Призрак маркизы Эплфорд
Шрифт:
Он заказал чашку кофе. Предупредил, что кое-кого ждет, ну, а пока мы разговорились о прежних временах.
— Как Морковка? — полюбопытствовал я.
— У мисс Кэролайн Тревельян все очень хорошо, — отвечает он.
— Ого, — удивился я. — Так ты выяснил, какие у нее имя и фамилия?
— Да, мы кое-что узнали об этой леди, — говорит он. — Помнишь, как она танцевала?
— Смотря что ты имеешь в виду, — отвечаю. — Я видел, как она кружилась около нашей кофейни, демонстрируя нижние юбки, когда поблизости не было бобби.
— Именно. Сейчас это очень модно. Завтра она дебютирует в мюзик-холле «Оксфорд».
— Неудивительно, — говорю я. — Это чувствовалось.
— Насчет нее мы выяснили и кое-что еще. — Тут он перегнулся через столик и перешел на шепот, будто боялся, что нас подслушают: — У нее обнаружился голос.
— Неужели? — покачал я головой. — Впрочем, с некоторыми женщинами такое случается.
— Конечно, но у нее голос, который приятно слушать.
— Что ж, это замечательно.
— Вот именно, сынок, — отвечает он.
Через некоторое время пришла она. Я б ее узнал где угодно по глазам и рыжим локонам, пусть теперь она выглядела такой чистенькой, что хоть обед подавай в ее ладонях. А как одета! Я на своем веку навидался щеголей, встречал и герцогинь в более эффектных и, пожалуй, в более дорогих нарядах, но платье Морковки, казалось, лишь обрамляло и подчеркивало ее красоту. А что она была красавицей, так вы можете мне поверить. И неудивительно, что всякие светские бездельники, едва завидев ее, начинали виться вокруг, как мухи над сладким пирогом с вареньем.
И трех месяцев не прошло, как по ней уже сходил с ума весь Лондон — по крайней мере та его часть, которая бывала в мюзик-холлах. Ее фотографии украшали чуть не каждую витрину, интервью с ней появились в половине лондонских газет. Выяснилось, что она — дочь офицера, погибшего в Индии, когда она была еще крошкой, и племянница какого-то австралийского епископа, тоже покойного. Видимо, никого из ее предков в живых застать не удалось, но все они в свое время занимали важные посты. Образование она получила домашнее под присмотром родственницы и рано обнаружила способности к танцам, хотя подруги вначале очень не советовали ей идти на сцену. Ну и дальше все в этом роде, как полагается в таких случаях. Обнаружилась — как обычно бывало — дальняя родственная связь с одним очень известным судьей, а выступать она продолжала только для того, чтобы иметь возможность содержать свою бабушку или сестру-инвалида, точно не помню. Газетчики — народ удивительный, что угодно слопают, во всяком случае, некоторые.
Копчушка не брал ни пенса из ее денег, но, даже получай он агентские двадцать пять процентов, и тогда не смог бы делать для нее больше: все время подогревал интерес к ее имени. Дело вот до чего дошло: если вы не желали больше ничего слышать про Кэролайн Тревельян, вам оставалось только лежать в постели и не заглядывать в газеты. Она доставала вас повсюду: Кэролайн Тревельян у себя дома, Кэролайн Тревельян в Брайтоне, Кэролайн Тревельян и шах персидский, Кэролайн Тревельян и старая торговка яблоками. Или — если не сама Кэролайн Тревельян, то собачка Кэролайн Тревельян, с которой обязательно происходило что-нибудь необыкновенное: или она теряется, или находится, или тонет в реке, что именно — не важно.
В том же году я перебрался с Оксфорд-стрит в новую «Подкову» — ресторан тогда как раз перестроили, — и там видел их часто, потому что они приходили туда завтракать или ужинать чуть ли не каждый день. Молодой Копчушка — или Кэп Кит, как все его называли, — выдавал себя за ее сводного брата.
— Нужно же мне быть ей каким-нибудь родственником, — объяснял он. — Я, конечно, предпочел бы стать просто ее братом, так даже удобнее, да только совсем уж мы с ней не похожи. У нас разные типы красоты. — И в этом он не грешил против истины.
— Почему бы тебе на ней не жениться и не покончить со всеми сложностями? — спросил я как-то.
— Я думал об этом, — ответил он серьезно, — и знаю, точно знаю, она согласилась бы, если б я подал ей эту мысль до того, как она себя нашла. Но теперь, по-моему, это несправедливо.
— Как это — несправедливо?
— Несправедливо по отношению к ней. У меня, конечно, все хорошо, но по скромному, а она… в общем, она сейчас может выйти за любого богача. По собственному выбору. Есть тут один, так я даже справки наводил. Он станет герцогом, если один малыш-наследник испустит дух, чего все ожидают, а уж маркизом он будет при всех условиях, и у него серьезные намерения, это точно. С моей стороны несправедливо вставать ей поперек дороги.
— Тебе, конечно, виднее, — говорю я, — но мне кажется, что если б не ты, не было бы у нее сейчас никакой дороги.
— Да, это правда, — кивает он. — Я, конечно, к ней порядком привязан, но не стану заказывать себе могильный камень с фиалками, если она никогда не будет миссис Кит. Дело есть дело. Ставить ей палки в колеса я не собираюсь.
Я часто размышлял о том, что бы она сказала, если б он надумал изложить ей свои соображения по этому поводу. Девушкой-то она была хорошей, но слава, само собой, немного вскружила ей голову, она же столько читала о себе в газетах, что в конце концов и сама могла наполовину поверить в эту чепуху. К примеру, родственные связи со знаменитым судьей, они иной раз вроде бы и мешали ей, и она уже держалась с Копчушкой не так запросто, как на Майл-Энд-роуд, а он не относился к тем, кто что-либо упускал из виду.
И вот как-то Копчушка пришел на ленч один, и я его обслуживал. Он вдруг поднимает стакан и говорит:
— Ну, Генри, желаю тебе удачи. Теперь мы с тобой какое-то время не увидимся.
— А что такое? — спрашиваю я.
— Да ничего. Мне здесь делать больше нечего, уезжаю в Африку.
— Ох, — вырвалось у меня. — А как же?..
— Нормально, — перебивает он меня. — Я все устроил — лучше не бывает. Сказать по правде, из-за этого и уезжаю.
Я поначалу подумал, что и она едет с ним.
— Нет, — говорит он. — Скоро она станет герцогиней Райдингшир с любезного согласия того ребенка, о котором я говорил. Ну а если нет — маркизой Эплфорд. Это дело решенное. Завтра их без лишнего шума распишут, и после этого я отбываю.
— Но какая в этом нужда?
— Никакой, — отвечает он. — Просто мне так хочется. Видишь ли, когда я уеду, ее ничто не будет связывать: ничто не помешает ей стать солидной, респектабельной аристократкой. А при сводном братце, которому нужно постоянно быть наготове с россказнями относительно своей родословной и наследственных владений — а выговор-то у меня далеко не аристократический, — рано или поздно обязательно возникнут осложнения. Если же меня здесь не будет — все упростится. Понимаешь?