Призрак: Нова
Шрифт:
Спала она с удобством (настолько удобно, насколько это возможно на голой земле за мусорным контейнером) и впервые с тех пор, как погибла ее семья, не видела снов.
«Убивать… убивать, калечить… калечить, я люблю хватать девчушек и вспарывать им их крошечные горлышки, да, люблю».
Мгновенно проснувшись, Нова попыталась вскочить и ударилась головой о верх ниши. Мощь внезапно услышанных мыслей сокрушала. Девушка вылезла наружу и увидела, что Пип шипит у входа в тупик. Взглянув на часы, Нова отметила, что проспала четырнадцать часов: самый долгий сон за все
Потирая ушибленную макушку, девушка посмотрела в ту сторону, куда шипела кошка.
«Дождаться не могу, когда смогу отгрызть ей ушко, да, это будет забавно, оторвать ушко прямо зубами, о, да».
Огромный мужик с дорожками пирсинга в ушах, губах, ноздрях и бровях, смотрел в ее сторону. Его бугрящиеся мускулами руки покрывали голографические татуировки, демонстрирующие различные сцены насилия, совершаемые большими людьми над маленькими.
Нова не смогла выяснить, как его зовут, поскольку неформал сам не помнил своего имени. Здоровяка кликали Жбаном, потому что однажды он выдул целый жбан водки без всяких негативных последствий — вероятно, из-за того, что он по жизни всегда был торкнутым, вплоть до клинического сумасшествия.
И той девчушкой, которую мужик сейчас хотел убить, была никто иная как Нова.
Жбан вошел в тупичок, не думая ни о чем, кроме как о жестоком зверском убийстве. И с этой мыслью он неторопливо зашагал к Нове…
Девчушка здесь, в тупике, только и ждет, чтобы ее схватили, точно так, как и сказал лысый. Жбан любил, когда лысый давал такие дела. У него появлялась цель, которую в силу своего примитивного и бессмысленного существования, он не мог найти самостоятельно.
А может, это просто пьяная болтовня. Тяжеловато сказать наверняка.
Жбан прощупал руку и вкачал хаб в систему. Эффекта ноль. Эффекта не было уже шестьсот сорок девять раз, что он пытался. Именно это он так ненавидел в своей жизни, и именно поэтому он перепробовал все, что было. Но в душе он оставался оптимистом, или быть может, был в душе пессимистом (он никак не мог запомнить значение этих слов), и потому не прекращал принимать хаб — в надежде, что в этот раз у него обязательно получится обдолбаться!
Но не удалось. Больше никогда не получалось. Тогда он подумал — зачем ему дергаться и пробовать в шестьсот пятидесятый раз? Ведь он знает — знает! — что хаб больше никогда не сработает! И в этом просто нет смысла, черт их всех задери!
Он забыл, где находится.
Прощупал другую часть руки и впрыснул в систему тёрк. Тёрк позволил ему лучше осознать окружающий мир, и это хорошо, потому что, вероятно, хуже его осознавать, чем сейчас, он уже не мог. И он даже не знал, где находится. И, ого, краски в этом переулке такие яркие, хорошо, что он заметил это теперь, потому что раньше он этого не видел. И кладка особенно прелестна, если не считать места, где она треснула, уродская, паскудная, грязная и вымазана дерьмом разных птиц, крыс, кошек, собак и всех остальных животных, которые припрутся сюда, как эта кошка, что сидит рядом с блондинкой, которая…
Порой от тёрка окружающий мир становился уж слишком впечатляющим. Но теперь он вспомнил. Блондинка. Лысый хотел, чтобы он убил блондинку. Лысый обещал новую наркоту, самый свежак на рынке: еще не появилась на улицах, еще даже не стала незаконной, настолько новая. И лысый обещал, что когда он убьет девчонку, то получит бесплатно столько этой дряни, сколько захочет, как всегда.
Лысый — единственный, кто всегда с ним добр. Лысый ему нравится.
Всех остальных он ненавидел.
За исключением бабушки, разумеется. Она всегда была с ним добра. Если подумать, то не стоило ее убивать, и скорей всего он сглупил, когда сделал это.
Мысли о бабушке его расстроили. Поэтому он вновь дотронулся руки, вводя на этот раз в организм смесь крэба и сноука, которая помогала ему забыть обо всем. Как только он это проделал, то понял: плохая была идея. Потому что теперь он забыл…
Что-то.
Он собирался что-то сделать.
Что-то очень важное, к тому же.
Невероятно важное.
Да.
Он должен был это сделать.
Он должен был это сделать прямо сейчас.
Что же это такое?
Наверное, что-то связанное с расправой.
Это довольно обычное дело.
В расправах он хорош.
Нехорош во всем остальном.
Особенно в воспоминаниях.
Чем бы это ни было.
Он собирался.
Вспомнить.
Кошка мяукнула. «Уматно… теперь я вспомнил». Он вновь коснулся руки, на сей раз сдабривая всю наркоту кофеином. В качестве бонуса он получил мощный стимул на выполнение того, что собирался сделать… ведь он вспомнил, что собирался убить блондинку, ту самую, что стоит рядом с мяукнувшей кошкой.
Он вновь коснулся руки — сейчас ему нужен боог.
Боога больше не найти на рынке. Даже на всем Тарсонисе его найти невозможно. Поэтому когда лысый разыскал для него этот наркотик, просто не вообразить, какой трепет он испытал. Запасов боога было мало, поэтому он принимал его только тогда, когда хотел кого-нибудь убить.
А сейчас он собирался убить блондинку.
Лысый назвал ее имя, но он его позабыл. Он не мог даже припомнить свое собственное. Знал, что его кличут Жбаном за тот раз, когда он выпил жбан водки. Он убил девушку, которая его так прозвала, но кличка прижилась… в основном, потому что он не мог вспомнить, как его зовут на самом деле. Бабуля знала его имя, но он убил ее, так что она уже не напомнит.
Сейчас, когда боог подействовал, это уже не имеет значения. Единственное, что ему нужно помнить, это как сильно он любил маленьких блондиночек… особенно когда вырвал им глотки.
И ее ушко. У нее хорошенькое ушко. Он с радостью его откусит. Может, пожует его.
— Убирайся прочь от меня.
Он моргнул. Понадобилось мгновение, чтобы он понял, что говорила блондинка. «Как она может говорить без глотки?»
Затем он вспомнил: на самом деле он ее еще не вырвал, а только думал об этом. Какая небрежность.