Призрак прошлого
Шрифт:
– Убери этот свинарник! – грозным голосом проговорил отчим и ткнул указательным пальцем в сторону матери, – и в следующий раз смотри, чтоб все было сделано так, как я люблю, иначе обед вылетит не на скатерть, а тебе на голову!
Сергей сжал кулаки и, собрав последние остатки мужества, в упор посмотрел на Николая Павловича.
– Не смей кричать на маму. – Он хотел произнести это громко и уверенно, а в место этого понял, как пискляво и жалобно прозвучал его голосок в просторной кухне.
Сначала Сергею показалось, что отчим его даже не услышал, но вот он повернул голову, и по взгляду Николая Павловича мальчик мгновенно понял, что слова все-таки долетели до его ушей.
– Не тебе решать, что я смею, а что нет! Маленький ублюдок! – прошипел мужчина, и Сергею показалось,
– Коля, ну, что ты, успокойся. Сережка еще ребенок, он совсем не хотел тебя обидеть.
– Ты еще заступаешься за него. Бездельник, лентяй, спиногрыз! Жаль, что ты не издох вместе со своим папашей!
Слезы текли по лицу восьмилетнего малыша, но утерев их рукавом, он поднял голову и мужественно произнес:
– Мой папа был самым лучшим. А ты, ты! Я тебя ненавижу! – выкрикнул он в лицо отчима.
В тоже мгновение кулак Николая Павловича впечатался в подбородок мальчика и он отлетел к противоположной стене. Татьяна Михайловна ахнула от испуга и бросилась к сыну.
– Не смей! – прозвучал грозный окрик ее мужа.
Она проигнорировала это замечание и побежала к ребенку, но почти сразу была схвачена за волосы железной рукой.
– Я тебя предупреждал. – словно сквозь туман долетел до Сергея голос Николая Павловича.
Ребенок с трудом открыл глаза. Все вокруг кружилось, словно в каком-то замысловатом танце. Челюсть нестерпимо болела, голова почему-то тоже. Мальчик потрогал затылок и поднес руку к глазам, на них была кровь. Сергей понял, что ударился о стену при падении. Когда взгляд его принял осмысленное выражение, то он пожалел, что пришел в себя. Отчим безжалостно избивал мать. Она не кричала, не звала на помощь, а только жалобно стонала, закрывая лицо руками. Когда не осталось сил, женщина просто упала на пол, а Николай, продолжал избивать ее, только теперь уже ногами. Сергей сжался в углу, рыдая от бессильной ярости. Он не знал, сколько это продолжалось, время для него потеряло всякий смысл. Мальчик очнулся от стука захлопывающейся двери и понял, что отчим вышел на улицу. Всхлипывая, он подполз к матери и обнял ее. Через полчаса она смогла встать. Как ни странно, но синяков Сергей не увидел и подумал, что может Николай Павлович бил маму и не так сильно, как показалось ему в начале.
Только много позже, он понял, насколько это были болезненные и заранее продуманные удары. Отчим не хотел, чтоб соседи видели его жену побитой, поэтому никогда не трогал ее лицо и руки, удары всегда наносились по печени и почкам. Вся эта процедура повторялась примерно раз в неделю. Сергей никогда не знал, когда отчим «сорвется с цепи», так мысленно он называл состояние Николая Павловича в гневе. Казалось, он испытывает жуткую потребность в насилии. Николая просто трясло от удовольствия, когда он измывался над женой и пасынком. Если маму он бил аккуратно, стараясь не оставлять следов, то его молотил от души, не задумываясь, куда придется удар. Всегда можно было найти отговорку. Он же пацан: быстро бежал, упал на дороге, подрался с ребятами, неудачно скатился с обрыва. За шесть лет Сергей привык ко всему. К боли он стал относиться, как к неотъемлемой части своей жизни. Несколько раз Сергей хотел убежать из дому, но не мог оставить мать. Он ждал, когда наберет силу и наконец-то сможет дать достойный отпор отчиму. Больше всего мальчика возмущало то, что после всех издевательств мать до сих пор пыталась найти оправдания поступкам мужа. За шесть лет из молодой красивой женщины она превратилась почти в старуху. Николай Павлович стал похаживать на сторону, что несказанно радовало Сергея. Чем меньше бывал дома отчим, тем спокойнее чувствовал себя мальчик. Как-то вечером, зайдя в его комнату, мать грустно улыбнулась и сунула сыну небольшой конверт.
– Что это мама? – встревожено спросил мальчик. Он всегда чутко реагировал на смену настроения матери, а в этот раз интуиция подсказывала ему, что что-то не так.
– Здесь деньги. Правда, их немного. Спрячь. Они тебе пригодятся.
– Зз-за-чч-ем? – заикаясь, спросил Сергей, почувствовав неладное.
– Послушай меня мой мальчик. Если со мной что-то случиться, – Татьяна ненадолго замолчала, – если меня не станет, бери эти деньги и уходи. Беги. Беги подальше от этого дома.
– Нет! Нет! Мама! Что ты такое говоришь? С тобой все будет в порядке. Вот увидишь.
Она прижала сына к себе и тихо заплакала. Сергей освободился из объятий матери и взглянул той в глаза.
– Я убью его! Я теперь достаточно сильный, а если нет, то просто зарежу во сне! – в отчаянии выкрикнул Сергей.
– Не смей! Слышишь! Даже думать об этом не смей! Ты что хочешь стать таким же, как он? Отвечай, хочешь?
– Н-нет.
– Тогда забудь об убийстве. Обещай мне, что не тронешь Николая. Обещай! – выкрикнула мать.
– Обещаю. – ответил Сергей, опустив голову.
– Когда я умру, нет, не перебивай меня, когда я умру, – с напором проговорила она. – уезжай в Омск, к тете Оле. Она не оставит тебя и еще, ты должен учиться, хорошо учиться, у тебя должна быть профессия, но самое главное, никогда не поднимай руку на тех, кто слабее тебя. Поклянись мне сынок.
Сергей посмотрел на дрожащие губы матери, ее худенькие плечи, на лицо, покрытое раньше времени морщинами, кивнул головой и заключил ее в объятия.
– Я клянусь мама. Клянусь. Верь мне. Ты будешь мной гордиться. – прошептал он, уткнувшись носом в ее волосы и плача от бессильной ярости.
Через пять дней Татьяны Михайловны Ананьиной не стало. Как сказал врач, отказали почки, но Сергей знал, кто повинен в смерти матери и ничего не мог поделать. Она никогда никому не рассказывала о побоях мужа и не обращалась к врачу. Мальчик, а теперь уже четырнадцатилетний юноша, стоя у гроба своей матери, понял, что здесь ему больше делать нечего. Пока все сидели за столом и поминали покойную, он быстро собрал небольшой дорожный рюкзак, сунул конверт с деньгами в задний карман брюк и незамеченным выскочил из дома. Поежившись от прохладного ночного воздуха, Сергей решил, что не поедет в Омск к тете Оле. Во-первых, у нее самой было трое детей, которых она воспитывала в одиночку, а становиться обузой мальчику не хотелось. Во-вторых, не то, чтобы он ее не любил, просто плохо помнил. Из детских воспоминаний всплывал образ строгой, сухопарой женщины, читающей ему очередную нотацию, но самым главным и решающим аргументом в пользу перемены маршрута оказалось то, что отчим в первую очередь станет искать его у ближайших родственников а, следовательно, в Омске у тети Оли. Николаю Загорскому нужен был объект для того, чтоб срывать на нем свою злость и Сергей, как раз больше всего подходил на эту роль. Юноша двинулся на запад. Путешествовал он автостопом, ему это даже нравилось. Многие водители жалели тощего, ободранного мальчишку, кормили его в забегаловках, стоящих на окраинах дороги, совали бутерброды с сыром и колбасой, а иногда и кое-какую мелочь. Ночи чаще всего он проводил в какой-нибудь фуре, под болтовню очередного дальнобойщика, но они быстро замолкали, видя, что парень уже клюет носом и давали бедному мальчугану отоспаться. Это было в лучшем случае, а в худшем, ему приходилось ночевать под открытым небом. Сергей не жаловался и не роптал на судьбу. Несмотря на то, что он был один в целом мире, юноша впервые за несколько лет не боялся. Теперь весь мир принадлежал ему.
Через три месяца путешествий Сергей решил остановиться, так сказать прибиться к одной гавани. Он устроился рабочим на стройку, там ему обещали платить, пусть и немного, но на тот момент Сергею и этого было вполне достаточно, к тому же у парня появилась крыша над головой. Небольшой затхлый вагончик, отапливаемый чугункой, где уже ютились пятеро парней.
– А новенький, заходи, вон твой матрас. Будешь спать там.
Все они оценивающе оглядывали Сергея. Он до сих пор не знал, каким было выражение его лица в тот момент. Скорее всего, это было лицо человека много повидавшего за свою короткую жизнь, уставшее, но не замученное, одновременно гордое и упрямое. На пока еще мальчишеском лице начали проступать черты лидера, и в нем не было ни тени страха перед старшими товарищами.