Призрак
Шрифт:
"Матерь божья, – подумал я. – Если это насильник, то я просто бандит с большой дороги".
Пассажир второго класса, Руперт Строуберри путешествовал с женой и сыном – это я выяснил из пассажирского журнала. Он оплатил двухместную каюту, вероятно из экономии. Я мысленно представил, как он спит, обняв сына. "Или жену. Они могли спать на одной койке, а сын имел отдельное, роскошное лежбище – десятилетнему мальчишке здешняя койка покажется
– Что с вашей женой, Руперт? – спросил я. – Где ваш сын?
Руперт потёр рукой лоб, снял очки. Без очков он выглядел старше.
– Я… я не знаю, сэр, – произнёс растеряно. – Разве у меня была жена? Сын?
– Полагаю, что да. Во всяком случае, так написано в реестре пассажиров.
Сэл сложила на груди руки, стала у двери, как изваяние. Римский легионер, ни дать, ни взять: ноздри раздуты, в глазах вспыхивают молнии.
– Капитан сообщил, что вы совершили преступление. Вы это подтверждаете?
Я посмотрел на напарницу с удивлением: "Кто учил её вести допросы? Какой-то кошмар!"
– Саломея хотела спросить, как вы провели тот день? Расскажите по порядку с самого утра. Не опуская подробностей.
История получилась самая заурядная. Руперт проснулся, умылся, поговорил с миссис Щульц – соседкой по каюте. Соседка угостила его тостом с мармеладом; Руперт съел его в своей каюте, в одиночку. После этого три часа читал, покуда вновь не почувствовал голод. Спустился в столовую третьего класса – кормят там хуже, но значительно дешевле. Руперт признался, что ограничен в средствах.
– Мне нахамил один джентльмен, – сказал Руперт. – Кажется, из рабочих. Он был одет в чёрную куртку и грубые ботинки, в таких ходят кочегары.
Я кивнул и попросил продолжать.
Во второй половине дня сильно качало, он вышел на воздух, чтобы проветриться.
– Ага, – поддакнул я. – Повисеть на леерах. Вернуть океану съеденный обед.
Руперт не расслышал моей подначки, или не откликнулся на неё.
– Солнце к тому времени опустилось, демонически нависало над самыми облаками. И облака были такими… дивными. Пылающее солнце, угольно-белые облака. Помните сонет Рильке: Облики мира, как облака/тихо уплыли./Все, что вершится, уводит века/в первые были.
– Ближе к делу, – подала голос Сэл.
Побывав на воздухе, Руперт почувствовал себя лучше и пошел в бар. Не для того, чтобы выпить, но чтобы скоротать время. Заказал порцию виски – чтобы не выделяться, – и целый час цедил её. Даже задремал.
– Дай угадаю, – ухмыльнулась Сэл. – В баре к тебе подошел приятель, который играет в оркестре на банджо, и угостил двойным "Тропическим", который ты тут же выпил, несмотря на принципы, и основательно захмелел. Что было дальше, ты не помнишь.
Тон Саломеи мне не понравился, но вмешиваться я не стал, тем более что Руперт вытаращил глаза и сказал, что так и было. Он не знает, играет ли тот малый на банджо, однако он действительно предложил выпить "Землетрясение" – коктейль его собственного изобретения.
– После этого сознание возвращалось ко мне урывками, – Руперт почесал в затылке.
– Но хоть что-то ты помнишь? – спросил я.
– Почти ничего.
После этой фразы я тоже занервничал. Тупость парня начинала меня раздражать. Пришлось объяснить в простых и ёмких выражениях, что он (хорошо-хорошо, не он, кто-то другой) изнасиловал дочку дона Маурицио. И теперь куча головорезов во главе с разъярённым доном жаждет разорвать насильника в клочья.
– Или порезать на ремни, – предположил я. – Что тоже, согласитесь, малоприятно.
Капитан пожелал вершить суд законным образом, и только этот каприз стоит между итальянскими громилами и Рупертом.
– И единственный способ вынуть голову из петли, – внушал я, – которая уже накинута на вашу хрупкую шею, это вспомнить в деталях, что происходило в тот день. Найти хотя бы намёк на алиби.
На протяжении всего монолога, Руперт внимательно смотрел на мои губы. Мне показалось, что так он лучше понимает – не ушами, а глазами. Когда я закончил, он пролепетал, краснея:
– Помню, как я орал на верхней палубе. Уже ночью.
– Зачем?
– Хотел перекричать ветер. Потом залез в спасательную шлюпку. Там меня вырвало.
Он замолчал.
– Это всё?
– Всё.
– Паршиво.
Я вдруг почувствовал себя врачом. Врачом пациента, который отказывается жить. А как можно выздороветь, если нет желания бороться?
Оставалась только последняя, микроскопическая надежа. Я показал на повязку на левой руке Руперта и спросил, что там? Что с его безымянным пальцем? Он ответил, что палец откусила огненная фурия.
– Матросы на юте ловили рыбу, забросили сеть. На второй или третий раз им посчастливилось вытянуть фурию – моряки радостно загалдели, я подошел посмотреть.
Конец ознакомительного фрагмента.