Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе
Шрифт:
Глупый кролик. Очень глупый. Мягок мех кролика, из него много чего можно наделать. Из него выйдут отличные рукавицы. Метнувшись вперед, он нырнул в снег, и руки нащупали мягкое пушистое тело. С трудом поднялся он на ноги на своих неуклюжих лыжах. Он держал кролика за уши левой рукой, ребром правой ударил по шее у основания черепа — тот обмяк и безжизненно повис.
— О кролик, — сказал он. — Я печалюсь о тебе, но мне нужен твой мех. — Он вытряхнул снег из своих волос и на своих новых лыжах помчался к торчавшим из земли камням — они указывали место, где летом был малинник.
Он отыскал под снегом плоский камень. Смахнул белый покров — кусок мяса, положенный четыре дня назад, попрежнему лежал на камне.
— О барсук, — сказал он, — здесь есть пища. Она ждет.
Он двигался вдоль ближайшей стены каньона, мимо того места, где ухабистый спуск из сваленных грудой камней наклонно поднимался к первому уступу. Но Медвежонок не смотрел вверх. Он смотрел в нижний конец каньона. Там выбирались из затишного угла, где они укрылись и понурив голову пережидали пору самого сильного бурана, бизоны. Они разрывали снег, добираясь до пучков схваченных морозцем трав, жевали тонкие ветки осин, что росли по берегам потока в нижнем конце каньона. Он сосчитал их: молодой бык, три подрастающих бычка, четыре коровы. Всего восемь. Он забил пятую корову, когда, предупреждая о холодах, подули первые ветры зимы. Ее шкура стала покрывалом, под которым он спал. В кладовке хранилось ее мясо, частью вяленое, частью копченое. В кладовке было много мяса. Еще оставалось немного мяса старого быка да мясо теленка. Может, не стоило забивать корову. Но ему была нужна ее шкура.
Хорошее это место для бизонов. Летом у них тут прекрасная пища. Зимой тоже хватает. Всегда рядом вода. Вода была проточная и никогда не замерзала совсем. Были густые заросли шиповника, в которых они могли летом спасаться от мошкары. Были высокие, нависшие над затишным углом каменные кручи, которые защищали их от зимних метелей. Хорошее для них место.
Уже поползли тени сумерек. Он вернулся в шалаш и освежевал зайца. Хорошо поесть свежего мясца, пусть в нем нет силы, зато это ароматное, доброе мясо. Он съел все за один присест. Живот округлился над поясом мужества. Приятное ощущение. Он лежал, завернувшись в покрывало из шкуры пятой коровы, наблюдая, как дым от тлеющего костра спиралью поднимался и вылетал наружу сквозь отверстие вверху. Для него каньон тоже хорошее место.
Над высоким плато свистели ветры зимней ночи. Они не опускались низко, не тревожили покоя каньона. И Майюны каменных круч мчались, подхваченные ветрами, и смеялись сами с собой. Проносясь в вышине, они глянули вниз:
— Маленький брат! Тепло ли тебе? Сыт ли ты?
В диких местах все, кто наделен жизнью, должны бороться за эту жизнь. Закон этот неизменен и вечен.
Густые тени скользили в ночи по плато у дальнего конца каньона. Небольшое стадо канадских оленей спустилось вниз с высоких горных кряжей, олень с рогами в семь ветвей и шесть ланей, обитатели горных лесов и высокогорных полян. На бегу они высоко вскидывали головы и казались выше бизонов, но они были не так массивны, легче по весу, тоньше в ногах. Сейчас они искали на плато открытых пространств, где ветры сдули снег, оставив между наметенными сугробами почти обнаженные участки. Олени нечасто добывали здесь пищу, тем более в ночное время, когда тьма скрывает опасность. Обычно они паслись рано утром или совсем под вечер. Но буран бушевал слишком долго. Они проголодались.
Еще одна черная тень скользила в ночи, крадучись, стелилась по земле, прячась за сугробами, громадная кошка, кугуар — лев горных хребтов. То был старый самец, почти восемь футов от приплюснутого носа до кончика черного хвоста, двести фунтов сокрушительного голода. Кугуар крался совсем рядом с оленями с наветренной стороны, в тусклом свете одиноких звезд на снегу, безмолвный
Снег был рыхлый. Ноги скользили. Кугуар промахнулся на несколько дюймов и опустился на лопатку лани. Когти вонзились под шкуру, и он повис, стараясь теперь дотянуться острыми клыками до бьющейся на нижней стороне шеи большой вены. Лань в ужасе метнулась вперед. Огромными прыжками перемахивала она через сугробы. Увидела черноту открытого пространства впереди и шарахнулась в сторону; кугуара рвануло, он барахтался, бесполезно цепляя лапами, и его швырнуло в снег, на край высокого отвесного обрыва. Когти впились в дерн. под снегом, но слой почвы был тонок, и когти прорвали его. Кугуар полетел в черноту, прорезая ее все глубже и глубже, и упал в громадный сугроб двадцати футов высотой:
Медвежонка разбудил рев. Он заспался, набив живот добрым, свежим кроличьим мясом. Солнце уже час как стояло в небе, когда он проснулся, содрогаясь от ужасающего хриплого рева, который доносился из дальнего конца каньона. Медвежонок привстал и прислушался — ни звука. Потом услышал, как совсем рядом движутся бизоны, тяжело дыша и увязая в снегу. Подобрался к выходу, приподнял завешивавшую его шкуру и вылез наружу. Бизоны бежали вдоль подножия ближайшей стены каньона. Они прыгали, пробиваясь сквозь глубокий снег, и мчались дальше. Пробежав меж торчавших из земли камней, где летом был малинник, уперлись в обрыв в верхнем конце каньона и тут остановились. Стали, тесно сгрудившись, и, не отрывая глаз, смотрели туда, откуда пришли; их мышцы ходили ходуном и дергались от страха. Это было очень странно.
Он надел лыжи и понесся к бизонам. Они боялись его. Боялись с тех самых пор, как он убил старого быка, и всегда убегали от него. Но сейчас они не убегали. Только пятились назад, покуда не уперлись задом в отвесный откос, и, не отрывая глаз, смотрели на него и мимо него, вниз по каньону, и мышцы их дергались от ужаса.
Он остановился, сосчитал. Семь. Одного не хватает. Одного из подрастающих телят не было с ними.
Впереди стоял молодой бык. Он рыл снег передними ногами, опустил голову и фыркал ноздрями. Бык мог броситься на него. Медвежонок повернул и быстро помчался на лыжах вниз по каньону. Он недалеко ушел, когда обнаружил следы.
Следы были почти круглые, больше четырех дюймов в ширину. На каждом отпечаталась подушечка и четыре пальца, и еще на снегу ясно виднелись отпечатки втянутых когтей.
Это невозможно. Кугуар, что скользит тенью, которую не под силу догнать ни одному охотнику, что в ночной тьме забивает лошадей, нет, невозможно, этот кровопийца оказался в его каньоне. Вчера, когда Медвежонок поймал зайца, его не было. Его не было ни в один из дней, уходивших далеко назад. И все же следы совершенно четкие и их много. Какойто злой дух обратился в кугуара и явился, чтобы отнять у него бизонов. Собственные мышцы Медвежонка задергались от неизвестного страха.
Он поспешил назад, в свой шалаш. Перекинув перевязь через правое плечо, повесил на левый бок колчан из бизоньей кожи. Взял пять стрел, натер кремневые наконечники листом белого шалфея из маленькой кучки в углу шалаша, чтобы очистить их и отвести все дурные приметы, что могли пристать к ним. Вложил стрелы в колчан, взял лук из бизоньего рога, натянул тетиву, сделанную из большого сухожилия под лопаткой старого бизона. Вынул из ножен, прикрепленных к кожаному чулку на правом бедре, нож, потер его другим листом белого шалфея и вновь вложил в ножны. Теперь он опечалился, что не сделал себе крепкого томагавка или могучего каменного топора. Широким размашистым шагом отправился он на лыжах вниз по каньону.