Призраки грядущего
Шрифт:
— Возьми свои слова обратно.
— Нет. — Парень ринулся на него, но Чареос с легкостью парировал удар, а Киалл потерял равновесие и брякнулся наземь, выронив саблю. Он потянулся за ней — Чареос прижал клинок сапогом. Юноша, привскочив, боднул Чареоса головой в живот, и оба упали. Киалл двинул Чареоса в подбородок. Второй удар бывший монах отразил, но третий оглушил его, и он выпустил саблю. Киалл мигом схватил ее и вскочил на ноги. Чареос тоже попытался встать, но было поздно: острие собственной сабли уперлось ему
— Лихой же ты парень, — проговорил он.
— А ты ублюдок. — Киалл уронил саблю на снег и отвернулся. Раны у него на спине открылись, и кровь ломаными линиями проступила сквозь рубаху.
Чареос встал и убрал саблю в ножны.
— Ладно, прости, — сказал он, и у Киалла поникли плечи. Чареос подошел к нему. — Я говорю искренне. Я не слишком-то люблю женщин, но знаю, что такое любовь. Давно вы женаты?
— Мы не муж и жена.
— Значит, жених и невеста?
— Нет.
— Как же тогда?
— Она собиралась замуж за другого. Его отцу принадлежит все восточное пастбище — это удачное замужество.
— Но любила она тебя?
— Нет, — признался Киалл. — Нет, никогда не любила. — И он сел на коня.
— Не понимаю. Ты собрался освобождать женщину, которая тебя не любит?
— Скажи мне опять, что я дурак.
— Нет-нет, прости меня за эти слова. Я старше тебя, Киалл, и ни во что уже не верю. Но мне не следовало насмехаться над тобой. Я не имел на это права. А что же ее жених? Он погиб?
— Нет. Он уже уговорился с отцом Равенны и теперь женится на ее младшей сестре, Карин, — ее не взяли.
— Недолго же он печалился.
— Он никогда ее не любил, просто она красивая и отец у нее богатый — разводит свиней, скот и лошадей. Сам урод уродом, но дочки у него словно с неба слетели.
Чареос подобрал саблю Киалла и подал ему рукоятью вперед.
— Что проку носить ее на себе? — сказал юноша. — Я не умею с ней обращаться.
— Ты не прав, — улыбнулся Чареос. — У тебя твердая рука, верный глаз и гордое сердце. Не хватает только школы. Я буду учить тебя, пока мы ищем Равенну.
— Ты едешь со мной? Но почему?
— Дареному коню в зубы не смотрят. — Чареос сел в седло. Серый задрожал. — О нет, — прошептал Чареос. Серый лягнул задними ногами и стал свечкой. Чареос пролетел над его головой и грохнулся на снег. Серый подошел и стал над ним. Чареос поднялся и снова сел верхом.
— Экая скотина, — сказал Киалл. — По-моему, он тебя не любит.
— Ошибаешься, мальчик. Человека, которого он не любил, он затоптал насмерть.
Чареос тронул коня каблуками и поехал на юг.
Все утро он держался на несколько корпусов впереди, зная, что ничего не может сказать Киаллу так, чтобы тот понял. Он мог бы рассказать об одном ребенке, у которого тридцать лет назад не было надежды, и о воине по имени Атталис, который спас его и стал ему отцом. Мог бы рассказать о
Нет, ничего он не скажет Киаллу. Пусть мальчик побудет счастливым. Легендарный Мастер Меча согласился сопровождать его, и теперь он уверен в успехе.
Чареос думал о крестьянской девушке и о влюбленном в нее Киалле — влюбленном беззаветно, как он сам когда-то в Туру. Когда-то? Он и теперь, после всех страданий и обид, пошел бы за Туру в огонь, будь у нее в нем нужда. Но она не нуждалась в нем... никогда.
Дочь свиновода — вот кто теперь в нужде. Чареос оглянулся на Киалла — тот улыбнулся и махнул ему рукой.
Снова обратив взор вперед, к горам, Чареос вспомнил тот день, когда Тура ушла от него. Он сидел один в маленьком дворике за домом. Солнце садилось за тучи, поджигая их красным огнем. Потом к нему пришел Финн. Лучник сел рядом на каменную скамью.
«Она тебя не любила, — сказал он, и Чареос расплакался, как ребенок. Финн, помолчав, положил руку ему на плечо. — Мужчины мечтают о разном, Мастер Меча. О славе, которая никогда не приходит, о богатстве, которое нам недоступно. Но сумасброднее всего мечта о любви, о большой и верной любви. Отрекись от нее». «Не могу». «Тогда не показывай виду: войско ждет, и путь до Бел-Азара долог».
3
Олень, опустив голову в ручей, лакал чистую воду. Что-то ударило его в бок. Он вскинул голову, и стрела вонзилась ему в глаз, поразив мозг. Передние ноги подогнулись, изо рта выступила кровь, и он упал.
Двое охотников вышли из засады и двинулись через ручей к убитому зверю. На обоих была одежда из оленьих шкур, украшенная кистями и бисером, в руках они держали тугие луки из вагрийского рога. Тот, что помоложе — стройный, светловолосый, с ослепительно голубыми глазами, — стал на колени рядом со зверем и вскрыл артерию у него на горле. Другой, повыше ростом, с окладистой бородой, стоял, оглядывая подлесок.
— Нет тут никого, Финн, — сказал младший. — Ты стареешь, и тебе начинает мерещиться разное.
Старший тихо выругался.
— Я чую этих ублюдков. Не знаю, чего им тут надо — поблизости ни добычи, ни женщин, но они тут, это точно. Паскудные надрены!
Младший выпотрошил оленя и начал свежевать его двуострым охотничьим ножом. Финн стоял настороже, наложив стрелу на лук.
— У меня из-за тебя руки трясутся, — сказал молодой.
— Ты со мной уже двадцать лет, Маггриг, а следы до сих пор читаешь, как слепой книгу.