Призраки нового замка
Шрифт:
— Истрепляет их по ниточкам? — удивленно переспросила Генриетта.
— Да нет же, глупенькая, истреблять. То есть «прогонять, избавляться от них».
— Убивать? — жалобно спросила Генриетта.
Пораженные догадкой, мы обе уставились в книгу.
— Значит, папа убил наших призраков? — спросила Генриетта, и глаза ее наполнились слезами.
— Не может быть, чтобы он совершил такую подлость.
Полчаса мы сидели в оцепенении, ощущая прилив холода и пустоты. Наконец в дом вошла Энн, почесывая руки.
— Я нашла место, где папа раздобыл ядовитый плющ, — объявила она. — Хотите узнать, где?
— Где? — спросили мы, помолчав.
— На склоне под нашим окном, — сказала Энн. — Там полно всяких ядовитых плющей, которых раньше там никогда не было!
Я медленно закрыла книгу.
— Пойдем, посмотрим.
Мы стояли на склоне, и повсюду валялись стебли ядовитого плюща, все сорванные, все без корней. Кто-то нарвал их в лесу и притащил сюда, на склон — огромные корзины плюща — и разбросал повсюду.
— Ох, — вздохнула Генриетта.
Мы все разом вспомнили раздувшееся лицо и руки отца.
— Но призраки, — прошептала я. — Разве может ядовитый плющ изгонять призраков?
— Видела, что он сделал с папой?
Мы все закивали.
— Тс-с-с, — сказала я, прижав палец к губам. — Всем раздобыть перчатки. Когда стемнеет, мы все здесь уберем. Изгоним экзорциста.
— Ура! — сказали все.
Погасли огни, и летняя ночь была тиха и пронизана сладким запахом цветов. Мы ждали, лежа в кроватях, и наши глаза сверкали, как лисьи зрачки в темном подвале.
— Девять часов, — прошептала Энн.
— Девять тридцать, — через некоторое время произнесла она.
— Надеюсь, они придут, — сказала Генриетта. — После всего того, что мы сделали.
— Тссс, слушай!
Мы сели на кроватях.
Оттуда, с залитых лунным светом лугов, донесся какой-то шепот и шорох, словно летний ветер ворошил все травы и звезды на небе. Послышался треск и негромкий смех; мягкими, неслышными шагами мы побежали к окнам, чтобы, сгрудившись вместе, застыть в ожидании ужаса, и в это время на травяной склон обрушился ливень дьявольских искр и две неясные тени проникли сквозь плотный заслон кустарника.
— О, — закричали мы, бросаясь друг другу в объятья и дрожа. — Они вернулись, они вернулись!
— Если бы папа знал!
— Но он же не знает! Тс-с-с!
Ночь шептала и хохотала, металась трава. Мы долго стояли так, а потом Энн сказала:
— Я иду туда.
— Что?
— Я хочу узнать.
Энн собралась уходить.
— Но они могут убить тебя!
— Я иду.
— Но там призраки, Энн!
Мы слышали шаги ее ног, слетающих по ступеням, слышали, как она потихоньку открыла дверь дома. Мы приникли к окну. Энн в своей ночной рубашке, как бархатный мотылек, порхнула через двор. «Боже, храни ее», — молилась я. Ибо она, прокравшись во тьме, была уже совсем рядом с призраками.
— Ах! — вскрикнула Энн.
Потом послышалось еще несколько криков. Мы с Генриеттой ахнули. Энн бегом пронеслась по двору, но дверью не хлопнула. Призраки умчались, словно подхваченные ветром, за холм и в мгновение скрылись из вида.
— Ну вот, посмотри, что ты наделала! — закричала Генриетта, когда Энн вошла в комнату.
— Ни слова! — огрызнулась Энн. — О, это ужасно!
Она решительно подошла к окну и хотела рывком опустить раму. Я ее остановила.
— Что с тобой? — спросила я.
— Призраки, — всхлипнула она то ли сердито, то ли грустно. — Они ушли навсегда. Папа распугал их. А сегодня знаете, кто там был? Знаете?
— Кто?
— Двое людей, — прокричала Энн, и слезы катились по ее щекам. — Непристойная парочка, мужчина и женщина!
— О, — простонали мы.
— Призраков больше не будет, — сказала Энн. — О, я ненавижу папу!
И весь остаток того лета, лунными вечерами, когда дул ветер и белые фигуры двигались в сумраке лугов, мы, три девчонки, делали именно то, что сделали в тот последний вечер. Мы вставали с постели, тихо проходили через комнату и с грохотом захлопывали окно, чтобы не слышать этих непристойных людей, а потом возвращались в свои кровати, закрывали глаза и грезили о тех днях, когда над лугами носились призраки, о тех счастливых временах, когда папа еще ничего не разрушил.