Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник)
Шрифт:
Шубин с тоской взглянул на нее, но на этот раз промолчал, боясь ее обидеть. Как ни пыталась Земцова убедить его в правильности своей версии, он все равно не мог поверить в то, что в таком захолустье, каким является С., в течение долгих шести лет создавался образ псевдосвященника, который впоследствии должен был сыграть лишь отвлекающую роль… Пусть даже он своими проповедями каким-то образом влиял на сознание толпы, но в его речах не чувствовалось фальши, он говорил о вещах, близких народу, и не просто упивался, глядя со стороны, как гибнет нация, – он указывал путь, как в свое время, быть может, это делал Ленин. И хотя имя вождя мирового пролетариата никогда и ни у кого не ассоциировалось с благообразным
– Виктор Львович, вы не спите? – шептала Земцова глубокой ночью в телефонную трубку. – Я должна вам рассказать что-то очень важное… Приезжайте ко мне. Немедленно. Не звоните, дверь будет открыта.
Она, босая, стояла в передней и молила бога о том, чтобы ее не услышала ни спящая в темной комнатке Наташа Зима, ни заснувший сном счастливого мужчины (обманутый ею бесчисленное количество раз) Шубин.
Понимая, что разговаривать с Корниловым она сможет лишь на улице, Юля оделась потеплее и, чтобы как-то убить время ожидания, зашла в кухню, включила маленький телевизор и была слегка удивлена, когда поняла, что время-то еще детское, что нет еще и полуночи, а все ее домашние уже смотрят десятые сны…
Красивая, вся в красном дикторша, ослепленная светом ламп, сообщала последние новости, которые и на этот раз были неутешительными: наводнение в Европе, голод в Африке, террор…
И вдруг на экране крупным планом появилось женское лицо; кадры, сменяясь один за другим, показали женщину сначала в обнимку с каким-то старым, но роскошным, похожим прической на льва господином, затем одну – на берегу моря, где ветер трепал ее длинные темные волосы; далее последовало еще несколько укрупненных снимков: ярко-голубые, почти синие глаза, улыбающийся красный рот, солнце, ласкающее кожу открытых плеч…
Голос дикторши расплывался и растекался где-то внутри Юлиной головы, мешая до конца осмыслить услышанное; ей стало даже трудно дышать…
Но как бы в подтверждение ее мыслей телефон в прихожей взорвался, похоже, с этой же новостью: звонила Миллерша.
– Включи немедленно телевизор… – кричала она в трубку, – ну же!..
– Аля, он включен… – ответила шепотом готовая разрыдаться Юля.
– Я узнала ее, я узнала эту женщину, с которой видела и Крымова, и твоего мужа… и покойного отца Кирилла… Помнишь, я тебе рассказывала?.. Ее убили, в Москве… Это дочь…
Но Юля и так все поняла: в Москве несколько часов тому назад была убита дочь известного французского книгоиздателя Даниэля Сора – Адель. Ее застрелили в аэропорту Внуково, когда она выходила из такси…
Адель Сора.
Юля не верила ни своим глазам, ни ушам, ни мозгу… Быть может, для кого-то эта убитая женщина и была Адель Сора – тоже издатель, журналист, филолог, историк, даже писательница. Но только не для Земцовой. Потому что она увидела на экране совершенно другого человека – шизофреничку
Прибалтийский акцент? Так вот почему им понадобилось в срочном порядке придумывать ей легенду и прибалтийское происхождение? Акцент! Она же француженка. И ее характерное прокатывающееся «р» Миллерша, увидевшая Аперманис беседующей с отцом Кириллом возле собора, приняла за журчание: «она не говорила, а журчала…», «она говорила очень быстро и слегка картавила»… Нет, дорогая Аля, они с отцом Кириллом разговаривали на французском языке, который оба знали, как свой родной. И Адель Сора, несколько месяцев прожившая в С., испытывая массу неудобств, лишенная привычного комфорта и окружения, охотилась в этой дыре за крупной дичью… За Крымовым? За кем? Или за чем? За рукописью, чтобы привезти ее своему папочке, которую тот бы опубликовал, озолотившись на тираже разоблачающих сатанинские планы бесценных записок?!
То-то ей лицо Даниэля Сора показалось знакомым. И вот откуда у Крымова этот электронный адрес с упоминанием «adel»…
За рукописью гонялись, наступая друг другу на пятки: Аперманис (она же Адель Сора), Харыбин, кто еще?..
Аперманис знала, что рукопись у Крымова. Но откуда? От Харыбина? Это теперь уже неважно. Главное, что, кто бы ни нашел первым эти проклятые записки, в России с ними делать было нечего – коммерческий интерес они могли представлять лишь за границей, к тому же там был покупатель. Так вот почему Харыбин с Аперманис действовали сообща: они не были соперниками, поскольку Аперманис была нужна любому, кто найдет рукопись. Она готова была купить ее у самого Крымова и у Харыбина, в случае, если бы тот каким-то образом вырвал бумаги из цепких крымовских рук… Ей было все равно.
…Юля не успела ничего сообразить, как дверь сама открылась, и в передней с недовольным лицом появился Корнилов:
– Слушай, Земцова, какого черта?..
Но Юля, все еще держа в руках что-то говорящую искаженным миллеровским голосом трубку, никак не могла прийти в себя от известия о смерти своей «клиентки»… Когда она очнулась, Корнилов уже пил ледяную воду прямо из-под крана.
– Виктор Львович, вы хотите узнать, кто на самом деле убил отца Кирилла?
Но они опоздали. Когда оперативная группа появилась в доме отца Кирилла, его вдовы там уже не было. С помощью кинолога, который дал понюхать своей собаке «трофейное» (появившееся в прокуратуре как вещдок в деле убийства Бродягиной) золотое кольцо со следами крови, были обнаружены золотой крест и цепь покойного священника. Они были именно в том месте, куда их положила накануне Земцова. Это означало, что Троицкая, сбежав отсюда, так и не поняла, зачем к ней приходила подружка Крымова.
– В доме никого нет, – выпуская густой дым из ноздрей и рта, проговорил раздраженный и чувствовавший себя полным кретином Корнилов. – И зачем мы только сюда пришли?.. Ну уехала вдова, дальше-то что?
Юля, стоя возле крыльца и прижимаясь к сонному и тоже разнервничавшемуся не на шутку Шубину, пожала плечами. И в это время из дома вышел человек, который подошел к Корнилову и что-то сказал ему в ухо.
– Да?.. Ну что ж, пойдем посмотрим… – и Корнилов, позабыв о существовании Земцовой, вошел в дом.
– Игорь, не спи ты! Пойдем! Не видишь, они что-то нашли…
В подвале дома, под слоем недавно выложенных кафельных плиток, люди Корнилова обнаружили останки трупа.
– Да это же отец Кирилл… – прикрывая ладонью нос из-за нестерпимого запаха, проговорил, чертыхаясь и матерясь, Корнилов, глядя, как извлекаются из-под плиток и цементных крошек части разрубленной головы с черными густыми волосами, покрытыми бурой слизью и червями… – Чертовщина какая-то, ей-богу, чертовщина… Рехнуться можно…